Читать «Мартиролог» Тарковского не просто. В руках у вас оказывается шестнадцать лет метаний, тоски, боли, творческих поисков, разочарований, откровений гения, который, в меру своих сил, старался справиться с неудержимой силой своего таланта и трагичности судьбы.

АНДРЕЙ ТАРКОВСКИЙ. «МАРТИРОЛОГ»

«Если бы только я был уверен, что не буду забыт, уход из жизни не испугал бы меня...» Почти перед самой смертью, Андрей Тарковский часто говорил это своей жене, Ларисе. Великого режиссера нет с нами уже больше двадцати лет, а мы снова и снова пересматриваем его фильмы, год за годом открывая в них и в себе новые реальности. Мы смотримся в «Зеркало» его гения, переоценивая себя и свой жизненный путь, чувствуем «Ностальгию» по, казалось бы, исчезающей из этого мира духовности и решаемся на акты «Жертвоприношения» ради спасения самих себя. Нет, мы вряд ли сможем его забыть. Но есть ли у нас возможность понять его?..

Мы знаем Тарковского – режиссера, Тарковского – художника, можем читать его биографии, написанные десятками разных людей после его смерти, воспоминания о нем, не лишенные личных и порой, очень субъективных интерпретаций, статьи, заметки в газетах, интервью друзей… Все это помогает нам узнать что-то о нем, но не его самого.

Но еще мы можем открыть его дневник, изданный наконец-то, не так давно, на русском языке. Тетради, которые Андрей Тарковский вел в течение шестнадцати лет и которым, он сам дал название: «Мартиролог». Это слово имеет греческое происхождение и в христианской традиции означает «список признанных мучеников», своего рода «календарь страданий».

Во время чтения, присутствие автора ощущается почти что физически. Вот он, рядом с вами, за столом напротив, говорит, делиться тайнами, обсуждает с вами планы нового фильма, советуется… В какой-то момент, читатель словно начинает чувствовать ответственность за жизнь художника, свою причастность к тому, что с ним происходит.

На страницах дневника оживает вся закулисная жизнь советского кинематографа. Переплетаются политика и творчество, тени людей, многие из которых ныне здравствуют, здания, улицы, учреждения… Москва, Рим, Сардиния, Париж, Стокгольм, Тбилиси, Ленинград… и, среди всего этого, – Тарковский. И внутри и снаружи, и гордый и сломленный, и смертельно больной и уже тогда, навсегда бессмертный, потому что больше всего на свете верил в вечность души.

Первая запись в дневнике сделана 30 апреля 1970 года, в период подготовки к съемкам «Соляриса», заканчивается тетрадь – 15 декабря 1986 года, за две недели до смерти режиссера в клинике Хартман в Нюи-сюр-Сен во Франции, где он умер в ночь с 28 на 29 декабря. А между этими датами – дни, наполненные ежедневными заботами, идеями, мыслями о будущем.

Первое издание «Мартиролога» увидело свет в Германии, в 1992 году, на немецком языке. Тогда инициатором публикации выступила жена режиссера – Лариса Павловна Тарковская. Затем была Франция, Италия.

До сих пор не совсем ясно, почему русское издание вышло в самой сокращенной версии, и хотя автор собрания (сын режиссера – А.А. Тарковский) настаивает на его полноте, оно тем не менее, сильно уступает по объему немецкой версии (например, период с 1984 по 1986 годы в русской версии собран в 76 страницах, в то время, как тот же период в немецком издании помещен на 165 страницах).

Понятно, что и в первом и во втором случае, близкие режиссера выступали вольными и невольными интерпретаторами записей дневников – это естественно, неизбежно, и это их право, как наследников и самых близких людей Тарковского. Как бы там ни было, не смотря на споры и даже скандалы, которые сопутствовали публикации личного архива, на мой взгляд, мы должны быть безмерно благодарны родственникам, позволившим нам поговорить с режиссером лично, услышать его голос сквозь хозяйственные записи, списки покупок, пометки о долгах, цитаты любимых авторов.

Читая «Мартиролог» мы проходим с А. Тарковским, год за годом, его жизнь, узнаем какие книги он читал, какие фильмы смотрел, что его трогало, потрясало, а главное, что влияло на его творчество, что вдохновляло его, где он черпал силы и мудрость, у кого он сам учился.

Среди аргументов противников публикации дневников, самым серьезным считается позиция сохранения в тайне личных отношений Тарковского со многими публичными фигурами советского и мирового кинематографа. Среди записей действительно есть очень эмоциональные суждения и даже обвинения, например, в адрес С. Герасимова (в честь которого назван ВГИК), рассуждения о Н. Михалкове, В. Юсове, Феллини, Антониони… Но разве не были и эти отношения частью самого Тарковского? Почему же мы должны делать вид, будто бы не было в его жизни человеческих страстей и обид? Зачем лишать его возможности высказать нам, своим потомкам, его личную точку зрения на окружавших его людей? Ведь каждый, кто берет в руки дневники того или иного человека, понимает, что становится свидетелем лишь одной судьбы, выслушивает и принимает позицию лишь одной стороны, но осознанно им выбранной. Есть в этом какая-то сила и смелая правда.

По словам самого Тарковского, «мы живем в век эмоциональной инфляции», люди стараются предавать своим чувствам поменьше значения, а их выражение часто считается неуместным. Похоже, что мы часто занимаемся моральной проституцией, вычеркивая из дневников гневные записи и стараясь жить по принципу – не будем осуждать других. Вслух…

Андрей Тарковский в своих дневниках не боится давать оценки поступкам и творчеству других людей. Может потому, что сам готов к суду времени. Он открывается весь и полностью, предстает перед нами с открытыми руками, со всеми своими противоречиями и цельностью.

«Мартиролог» – это не просто дневник человека. Это утверждение самого творчества, его, порой мучительного и изматывающего процесса; творчества, забирающего все силы и требующего еще и еще, всего художника, без остатка. Это «дневник страданий», но «отрицание смерти», потому что творчество по Тарковскому – «всегда оптимистично, даже если в конечном счете, художник трагичен»…

P.S. В кратком предисловии к немецкому первоизданию «Мартиролога», Л. П. Тарковская написала: «Есть художники, которые, живя в мире, где духовные ценности уже не являются ценностью, продолжают быть трансляторами истины и меры вещей. Они, подобно Андрею, всю жизнь несут на себе эту тяжелую ношу. И за это мы должны быть им благодарны». И, наверное, этим все сказано.

Энжи Тагерт