Фары проходящего строго по расписанию поезда тщетно пытаются прорезать тьму. Здесь между станциями «Липова лазница» и «Белый поток» когда-то разыгрывалась страшная драма, оставившая жуткое клеймо на теле одной страны и мрачные воспоминания в душе одного человека. Внимание! Прохода нет! Остановитесь!

Все эти надписи, предупреждающие о границе Чехословакии, сейчас кричат совершенно о другом. Внимание! Вы вторгаетесь в разум Алоиса Небеля! Проход закрыт! Проход закрыт!

Лента Томаса Лунака черно-белой ретро фотографией преподносит нам жизнь станционного смотрителя. Первое детское воспоминание, первая трагедия, первая смерть. Сегодня это кажется таким далеким, но от этого не менее реальным. Чтобы хоть как-то вытеснить старую боль из головы, Алоис словно мантру повторяет расписание поездов. Пока работает память, старые призраки молчат. Естественно, человеку с такими привычками дорога лишь в одну сторону – в дом скорби. А по возвращению оказывается, что его место уже занято, берлинская стена разрушена, президентом становится Вацлав Гавел. Идти некуда, да и бессмысленно. И только женщина, работающая на станции, может хоть как-то спасти от необратимого увядания. Но это одна жизнь. Есть и другая, наполнена не меньшей болью и желанием справедливости. И тот другой обязательно придет, чтобы свести старые счеты с детскими кошмарами Небеля.

Отправной точкой «Алоиса Небеля» является исторический эпизод изгнания чешских немцев из Судет. Вчерашние угнетенные, озлобленные, потерявшие человеческие черты от боли, с которой приходилось мириться каждый день, сами становятся палачами. Но если прежние экзекуторы руководствовались хоть какой-то логикой в своих действиях, новыми кролями смерти движет лишь бесконтрольная злоба и ослепляющая жажда мести. Без скидок на возраст и пол каждый немец заплатит за преступления своих братьев. Заплатит очень дорого. В одной из этих кровавых оргий вакханалии самореализации на глазах у маленького Алоиса убивают немца, возлюбленного его беременной сиделки Дороты. Лишенная защиты, она становится легкой добычей для похотливых конвоиров. Со временем Дорота растворится в тумане с грудным ребенком на руках, унося с собой горечь несчастной утраты. Эта горечь пропитала каждую клеточку ее тела, эту горечь впитал ее маленький сын. Черный эпизод, искалечивший несколько жизней.


Точка прибытия – год 1989. Дети вчерашних убийц искренне радуются падению былой мощи Советского Союза. «Три орешка для Золушки» как волшебная нотка грядущих перемен. Бродяги и проститутки ликуют при взгляде на новогодний салют. Смена календарных дат оборачивается колыбелью надежд. Но эта радость мнима. Преступления не забыты. Можно спрятать факты в пыльных архивах, радостно дарить гвоздики и снежные шары, и не вспоминать о том, что когда-то звучали выстрелы. Но всегда найдется старенькая фотография, на которой запечатлены палачи и их жертвы. Вставленная в зеркало, она станет пульсирующим маячком для импровизированной справедливости. На удар отвечают ударом, за смерть расплачиваются смертью. И вот уже молчаливый сын Дороты, прошедший огромные расстояния, выдержавший натиск медсестер психиатрической лечебницы, стоит с топором перед убийцей отца. А может быть и перед своим отцом.

Сложно сказать, о чем все-таки снял свой фильм Лунак. Судьбы людей перемешиваются с историями страны. Природный горный туман проникает в человеческое сознания, скрывая все радости и обнажая тупую боль. Статичная, загримированная под фото картинка разбавляется живыми актерами. Ротоскоп словно попытка иллюзии, мрачной, невеселой, холодной. Мозаичный комикс, перенесенный на целлулоидное полотно, собирается в причудливую гравюру, наполненную обрывками воспоминаний. Здесь стены хранят отпечатки времени, пейзажи живее и выразительнее героев и злодеев. Возможно потому, что все герои и злодеи погибли тогда при изгнании из страны судетских немцев. Атмосфера давит на грудь, ты погружаешься в мрачный сон, из которого почти нет выхода. Надежда обманчива, поездка по рельсам сознания оканчивается экзистенциальным тупиком. Но солнечный свет последних кадров приносит долгожданное умиротворение.

«Алоис Небель и его призраки» - тяжелая лента. Почти лишенная действия, она больше всего напоминает подшивку старых газет. Сошедшие с выцветших страниц персонажи чинно отыгрывают свои печальные роли. Только единой повествовательной канвы не вырисовывается. Кажется, все актеры позабыли свои тексты и сейчас с трудом пытаются вспомнить то, что должно было быть погребено под неумолимым бегом истории. Потому и создается впечатление, что попытка чтение далеких хроник происходит во сне – все лица размыты, а слова путаются безумным клубком. Мы по другую сторону реальности, в сознании станционного смотрителя. И предупредительные знаки кричали об опасности в начале нашего путешествия. Но вы ведь все равно вошли, правда?