Наверное, сложно представить себе более неоднородный и разнонаправленный по своему составу жанр, чем антиутопия. Действительно, если «благодатное будущее» утопий представляется достаточно однообразным (всеобщее равенство, избавление от физического труда, изобилие товаров и услуг), то антиутопии предлагают более широкий простор для фантазии. Достаточно беглого взгляда на неполный список фильмов относящихся к жанру, чтобы в этом убедиться.

Здесь идут рука об руку: постапокалиптический «Безумный Макс» Джорджа Миллера и киберпанковский «Бегущий по лезвию» Ридли Скотта; визионерский «Город потерянных детей» Жан-Пьера Жене и Марка Каро и минималистский «2081» Чендлера Таттла; медитативный и неспешный «Сталкер» Тарковского и загнанный, несущийся «Темный город» Прояса; аллегоричная «Планета обезьян» и простоватый «Разрушитель» Марко Брамбилла. Все это лишний раз подтверждает мысль, высказанную еще Львом Толстым, о том, что все семьи счастливы одинаково, при этом каждая семья несчастна по-своему.

Когда же зародилась антиутопия? Точку отсчета установить достаточно просто. В 1868 году в своей парламентской речи Джон Стюарт Милль впервые употребляет слово «антиутопист», противопоставляя его «утописту». Авторство же самого термина применимо к литературному жанру приписывают Гленну Негли и Максу Патрику, который они использовали при составлении антологии под неброским названием - «В поисках утопии» (1952 г.). А далее единого мнения относительно первого представителя династии антиутопий в среде литературных критиков нет. Кто-то указывает на платоновский «Котлован», кто-то ссылается на то, что «Машина времени» Герберта Уэллса, рисуя мир безрадостного будущего, является прародительницей жанра, третьи замечают, что элементы антиутопии присутствуют в сатире Свифта. Кинематографу в этом отношении повезло больше. Точная дата зарождения «антиутопии» установлена определенно: год - 1927, режиссер - Фриц Ланг, фильм - Метрополис.

ТРАДИЦИИ ЖАНРА

Несмотря на достаточно широкие границы, антиутопия остается все-таки жанром, а не простым набором декораций, несущих вспомогательную смысловую нагрузку. А раз так, то должны существовать специфические черты, объединяющие фильмы о «мрачном грядущем» в единую систему. Постараемся их привести к общему знаменателю.

Первая характерная особенность всех антиутопий – полемика с существующими утопиями. Собственно, все антиутопии строятся на абсолютизации утопических идей, доводя их порой до гротеска с привкусом иронии. Так идея о том, что в идеальном обществе машина должна находиться в зависимости от человека, в трилогии братьев Вачовски «Матрица» приобретает довольно мрачный оттенок. Да, механизмы не могут обходиться без людей, но человек здесь выступает не как руководитель, а в качестве питательного элемента, своеобразной батарейки. Другой пример – блокировка эмоций в «Эквилибриуме». Блокируя гнев, алчность, зависть, власти Либрии запрещают и положительные эмоции, которые могли бы послужить источником негативных настроений. В короткометражке «2081», снятой по рассказу Курта Воннегута, высмеивается идея всеобщего равенства. Благодаря принятым поправкам в конституции люди стали равны не только юридически, но и физически – сильные носят камни-уравнители на груди, красивые – маски, умные – наушники. Как результат – в этом обществе равенства исчезают талантливые люди.

Особенность номер два – проявление карнавальных элементов. Однако если обычный карнавал ассоциируется с праздником, то карнавал антиутопий напоминает мексиканский «День мертвых». Смешивая атмосферу фарса с трауром, нам предлагают примерить на себя роль случайного наблюдателя со стороны, перед которым разыгрывают своеобразные пляски смерти.

Как и положено, любой карнавал обладает набором аттракционов. Но если в обычном карнавале аттракционы направлены на получение положительных эмоций, смеха, то аттракционы антиутопий напротив направлены на создание атмосферы страха. Это публичные казни и наказания. Чтобы как-то противостоять этим аттракционам, сознание персонажа выстраивает психологический барьер, выливающийся в серию сказочных снов. Так главный герой Гиллиама («Бразилия») грезит о крыльях, представляя себя в роли ангела. А у Ридли Скотта присутствуют сцены с единорогом, которые снятся Рику Деккарду.

Поскольку любой карнавал это повторяющееся раз за разом представление, в жизнь антиутопии вплетаются элементы ритуала. Главный персонаж «Бразилии» изо дня в день встает по звонку будильника, готовит завтрак, спешит на работу. Машины в «Матрице» с завидным постоянством клонируют Избранного. В «1984» проходят обязательные двухминутки ненависти. Как известно, когда обряд теряет смысл и обоснование, он превращается в ритуал. Механическое повторение действий только подчеркивает вырождение человеческих черт у общества, еще больше отождествляя его с механизмом.

Третьей особенностью является атмосфера всепоглощающего страха. Причем вся природа страха строится на тендеме садизм-мазохизм, разыгрываемом парой власть-обыватель. Это своего рода наглядная иллюстрация стокгольмского синдрома, когда жертва (Человек) начинает питать чувство привязанности к агрессору (Системе).

Для некоторых антиутопий характерна аллегоричность. Принимая эстафету у басен, антиутопии вводят звериные образы, которые являются шаржами на социальные группы или отдельных людей. Таковы, например, экранизации «Скотного двора» и «Планеты обезьян».

И, конечно же, для каждой антиутопии характерны единство и борьба трех своеобразных персонажей – Мира, Системы и Человека.

ВЫ ХОТИТЕ ПОСЕТИТЬ ВНЕШНИЕ МИРЫ?

Говоря о мире, в котором разыгрывает свою пьесу антиутопия, на ум сразу же приходят картины тоталитарного полицейского государства. Это неудивительно, ведь самой «ярким» литературным представителем жанра является роман Оруэлла «1984». Именно в этой книге описывается знакомое нам «унифицированное общество», где люди носят одинаковую одежду, живут в похожих один на другой домах под неусыпным оком видеокамер. Собственно, такой вид антиутопий предложено выделить в свой отдельный класс – дистопию. Принято считать эти понятия синонимичными, однако часть критиков сходится на мнении, что дистопия понятие более узкое и означает «победу силы над разумом».

В таких мирах не существует понятия личности. Всякая свобода наказывается, любое проявление чувств – порицается. Человечество становится единой серой массой, организмом, призванным обеспечить всем необходимым Систему. В архитектуре зданий преобладает монументальность и склонность к гигантизму. Всем своим видом здания пытаются сказать, что и они служат идеям Системы, и они являются нерушимым звеном общей цепи. Таков единый мир мегаполиса «Эквилибриума», таков мир бюрократической «Бразилии», таков мир «Разрушителя». Время действия таких лент – недалекое будущее или альтернативное настоящее. И как бы стремясь подчеркнуть абсурдность такого общества, авторы вводят в него элементы карнавального гротеска. В результате на экране появляются компьютеры, напоминающие нечто среднее между печатной машинкой и ламповым телевизором, а главный защитник всех угнетенных разгуливает в маске Гая Фокса.

Вполне естественно, что в таких мирах основным аттракционом становятся публичные казни, сжигание произведений искусств, книг. В качестве основных арен проведения подобных аттракционов выбираются здания верховного правительства, дворцы и, разумеется, площади. Причем эти арены используются не только Системой. Своими аттракционами обладает и оппозиция, обычно представленная террористическими организациями, которые призваны не столько подтачивать основы Системы («V-значит вендетта»), сколько служить лишним подтверждением ее нерушимости («Бразилия», «Эквилибриум»). Однако не всегда попытки террористов оказываются тщетными. Упадок системы может породить еще два распространенных мира – постапокалиптические земли и задыхающиеся города киберпанка.

Миры киберпанка – это миры призрачной свободы. В таком мире человеческое тело не стоит ничего, зато высоко ценится сознание. За обладание этой хрупкой субстанцией и вступают в битву мегакорпорации, распространяющие всевозможные виды наркотиков от виртуальной реальности до эликсиров вечной жизни, биоорганизмы, бывшие когда-то людьми и новые биоформы – роботы, воспринимаемые не иначе как новыми рабами («Бегущий по лезвию»). Человечество, несмотря на все научные разработки и изобретения, все больше скатывается в варварство. Лишенное необходимости нравственного роста общество довольствуется кровавыми гладиаторскими боями и прочими шоу на выживание с обязательной гибелью всех участников, как это показано в «Бегущем человеке». Здесь уже нет правителей и партий, вся власть сосредоточена в руках мегакорпораций. Они обладают официальными военизированными подразделениями, как в «Ренессансе», или бандами наемных убийц («Джонни-Мнемоник»). Им уже не нужна власть ради власти (довольно распространенный недуг полицейских государств, обнаженный еще Оруэллом). Они не прикрываются лозунгами политической направленности, не занимаются прямым давлением. Чаще всего об их основной деятельности почти ничего не известно. Поэтому основной конфликт киберпанка строится вокруг разоблачения теневых кукловодов. Ведь лишенные громких партийных призывов нитки, к которым привязаны марионетки человеческих тел, так тонки, что создается иллюзия свободы. Такую псевдо-свободу предоставляет человеку «Матрица». Не обманывайте себя, несмотря на то, что управляющие нити так тонки, никто не даст вам с них соскочить.

Города киберпанка – города вечного дождя, долгих ночей и бесконечных небоскребов. В отличие от дистопийных государств здесь нет подчеркнуто гротескных построек. Визуальный ряд, отказываясь от футуристических образов, стремится к реализму. Потому киберпанк это уже не горькая усмешка иронии, а осторожный взгляд в возможное завтра.

В противоположность дистопийным мирам и виртуальной реальности киберпанка постапокалиптика не имеет временных границ. Определяя четкое начало правления хаоса в своих владениях (причем это может произойти в любой точке временной оси «вчера-сегодня-завтра»), само понятие времени размывается, поскольку главной задачей в этом мире становится «прожить как можно дольше». Не так уж важно, что именно послужило причиной апокалипсиса - война («Матрица», «Терминатор: Да придет спаситель!», «Крикуны», «9»), ошибка ученых («Обитель зла 3»), катаклизм («Дорога»). Важно другое – сохранит ли Человек самого себя перед лицом бушующей стихии, армией мародеров, волн зомби, или ведомый инстинктом самосохранения он деградирует до уровня животного, не способного мыслить и чувствовать. Ведь здесь нет контроля над мыслями и чувствами. Они здесь отмирают сами собой, как ненужный рудимент. Но тогда что отличает Человека от зомби, ведомого единственным чувством – чувством голода?

Система постапокалипсиса носит стихийный характер. Она уже не так явственно организована и не имеет такой четкой иерархии, как другие разновидности антиутопий. Но это не мешает ей действовать направленно. Причем именно в постапокалиптическом направлении система кажется наиболее прочной и несокрушимой, поскольку является носителем первичных природных сил. Человек же превращается в скитальца, желающего обрести-построить небольшой карманный рай даже на этом пепелище рухнувшего мира. Что ж, дай Бог ему сил.

СИСТЕМА УРАВНЕНИЙ С N ПОСТОЯННЫМИ

В антиутопии в отличие от большинства других жанров нет ярко выраженного отрицательного персонажа. Силы, олицетворяющие негативные тенденции окружающего мира, объединены в некую абстрактную Систему. Причем сама Система может принимать самые причудливые формы. Это байкерские банды «Безумного Макса» и английская социалистическая партия (ангсоц) в «1984», машины-убийцы в «Крикунах» и экспериментирующие пришельцы-странники «Темного города», и даже таинственная Зона в «Сталкере». Однако по проработанности образов Система не уступает обычному персонажу. Напротив, если персонаж антиутопии имеет только «сегодня» и, за редким исключением, «вчера», представленное чередой смутных флешбэков, то Система имеет богатое прошлое. Более того, Система, несмотря на всю свою обезличенность, может иметь определенное условное лицо. Например, партией в «1984» управляет Старший Брат, терминаторы объединены под командованием суперкомпьютера «Скайнет», а машины-осьминоги из трилогии «Матрицы» могут складываться в некоторое подобие лица.

Следуя определенной логике, Система провозглашает себя высшим эволюционно-нравственным организмом, занимая тем самым предначертанное ей место в верхушке руководства жизнью. И в самом безобидном варианте она включает Человека в свой круг, пусть в качестве раба или обслуживающего персонала. В худшем – объявляет Человека опасным вирусом («Терминатор: Да придет спаситель»), питательным элементом (трилогия «Матрицы»), едой («Дорога»). И тогда все то, что не служит интересам системы, подлежит уничтожению. Однако вряд ли это объясняется исключительно врожденным садизмом системы. Скорее она подчиняется общим природным принципам и стремится к состоянию равновесия. Причем это состояние не всегда подразумевает под собой статичность. Так «Матрица» перезагружалась несколько раз, «Скайнет» и корпорация «Тайрэл» стремятся улучшить своих роботов, Зона в «Сталкере» подстраивается под каждого посетителя.

Система ревнива. Ограничиваясь обычно по площади в пределах страны (как в «Иерихоне» или в «1984»), города («Темный город», «Ренессанс»), некоторой зоны («Сталкер») она тщательно охраняет свои владения, не выпуская никого за свои пределы. Не имея возможности расширяться внешне, она начинает проникать внутрь жизни Человека, стремясь заполнить собой все пространство, подвергая контролю каждый его шаг. Естественно, подчинение держится на страхе, который поддерживается чудовищными ритуальными аттракционами. Система не прощает никакой любви, кроме любви к ней.

Система последовательна. Методично, шаг за шагом она идет к намеченной цели, устраняя любые преграды на своем пути. Ее действия продиктованы исключительно логикой, в них нет ничего лишнего, случайного, необдуманного. Если Солнце заслонили облаками и нельзя получать необходимую энергию, то можно воспользоваться человеческими телами в качестве источников питания («Матрица»). Если необходимо задать Человеку цель на всю жизнь и избежать кризиса перепроизводства, почему бы не объявить войну, которая будет идти всегда, так как воюющие стороны равны по силе («1984»). Человек вероятнее пойдет на помощь ребенку, чем будет разгуливать по пескам в ожидании собственной смерти от роботов-пил. Что ж, хороший повод для создания детей-киборгов («Крикуны»).

Система коварна. Не спеша, она выделяет враждебные элементы в своей среде. По крупинкам, через сеть своих агентов, собирает она компрометирующие материалы, чтобы безжалостно обрушить весь свой гнев на Человека, осмелившегося перечить ей. Затем наступает обязательный ритуал казни. Системе неинтересно просто ликвидировать пораженный элемент машины. Тогда его смерть ничего не даст, а для Системы это недопустимо. Казнь должна служить демонстрацией мощи, показывая всю ошибочность пути выбранного протестующим Человеком. И конечно же вершина мастерства – доказать Человеку его ошибку, как это было в ленте «1984».

Система властолюбива. Собственно ради власти она и существует. Масштаб влияния может варьироваться от одной антиутопии к другой, но цель остается неизменной. Вероятно, это вызвано естественным природным желанием принять положение с минимальным расходом энергии, занять состояние покоя. А Система может быть спокойна только тогда, когда ей ничего не угрожает изнутри.

Система порочна. Освобождая Человека от чувств, выжигая их таблетками или катастрофой, она наделяет его жизнь всеми мыслимыми пороками. Наркотики, проституция, шоу на выживание – обычные спутники Системы. Они служат для разрядки, удовлетворения первичных инстинктов. Человек, запертый в системе координат «еда-зрелище», с огромным трудом познает, что значит чувствовать по-настоящему.

Система прочна. Она имеет долгую историю, обладает сильным контролирующим органом, безжалостна к врагам. Своеобразным Голиафом возвышается она над простым Человеком. До тех пор пока не придет ее Давид. Придет, чтобы бросить вызов, придет для того, чтобы победить или погибнуть. Ведь всякий металл имеет предел прочности.

ТРАГЕДИЯ «ЧЕЛОВЕК»

В антиутопии Человек уже не звучит так гордо и великолепно, как хотелось бы персонажу пьесы Горького. Само понятие «человек-индивид-личность» Система пытается стереть из сознания обывателей, потому что только усредненный унифицированный винтик может быть надежным звеном антиутопической машины. Тем самым, создается своеобразный барьер в сознании, за который нельзя вырваться. Собственно, осознание Человеком того факта, что он может существовать вне системы, обходиться без ее опеки и советов, и является причиной конфликта антиутопии. Этот факт сам по себе уже бунт, восстание, большая победа над собой, еще большая победа над окружающей действительностью. Но это победа в сражении, не ждите, что вам дадут выиграть войну. Уж слишком не равны силы. Ведь Человек здесь существо загнанное, запуганное, обессиленное мыслимыми и немыслимыми пытками, лишенное всякой надежды на завтрашний день. Даже «маленький человек» классиков, кажется, обладал большей силой. Естественно, что для тотального контроля система пытается искоренить любое проявление чувств. Действительно, не так уж сложно обмануть логику, подобрав набор таких аргументов, что даже дважды два будет равняться пяти. С чувствами все сложнее. Они более иррациональны, хуже поддаются контролю. Человек чувствующий непредсказуем, а потому опасен. Понятно, что чувства нельзя удалить бесследно, а потому их всячески пытаются заменить первичными инстинктами. Потому и подлежат осмеянию такие понятия, как «любовь», «дружба», «преданность другому человеку», зато всячески поощряется похоть, доносительство и преданность системе.

Единственное чувство, которое не только разрешено, но и является практически обязательным, это чувство страха. Ведь страх является практически первобытным инстинктивным чувством, блокирующим все остальные чувства и мысли. Причем он должен носить индивидуальный характер. Человек должен бояться не за семью или близких людей, а только за собственную жизнь. Более того, семья становится одним из элементов устрашения. Именно семью Человек боится больше, чем соседей или сослуживцев, ведь от последних можно спрятаться, а вот у любящих родственников есть беспрепятственный доступ к твоей жизни. Потому главную опасность для Джона Престона клирика Грамматона («Эквилибриум») представляет не напарник, приставленный к нему для шпионажа, он предсказуем, а сын, который видит, как отец нарушает установленный порядок и отказывается от принятия таблеток. Как бы в подтверждение этого факта именно дочь выдает агентам партии соседа Уинстона Смита в «1984», а в «Бразилии» близкий друг совершает ритуал казни. В создании атмосферы страха Система проявляет такие чудеса изобретательности, что перестаешь верить даже себе. Иногда это выходит довольно топорно, как игры с памятью в «Темном городе». Иногда просто виртуозно, как в «Бегущем по лезвию», когда даже после финального титра остается вопрос: «Кто же вы на самом деле, мистер Деккард?» Страх и недоверие к окружающим людям приобретает параноидальный оттенок в «Крикунах». Ведь главному персонажу удалось победить три модели роботов-убийц, а сколько их было на самом деле?

Таков Человек в антиутопии. Обреченный на серое безрадостное затухание, заточенный в клетку инстинктов, именно ему предстоит сделать вызов Системе. Словно в настольной ролевой игре нам предлагают бросить кости и пройти пресловутую проверку на человечность. Побеждает не тот, кто оказался быстрее, выше, сильнее, и даже не тот, кто дожил до конца ленты, а тот, кто, несмотря на все невзгоды, смог сохранить человеческое лицо. Джон Мердок, главный герой «Темного города», выходит из схватки победителем не потому, что обладает сверхчеловеческими способностями. Просто, несмотря на все эксперименты с памятью, он так и не смог забыть женщину, которую полюбил. И пусть эта любовь была привита искусственно, для него она стала катализатором, пробудившим созидающие силы. «Вы не там искали», - говорит он сокровенную фразу умирающему страннику, намекая на доминирование чувственной составляющей человеческой природы над рациональной, мыслящей. Ему вторит и логический брат-близнец Нео в «Матрице: Перезагрузке», принимая решение о спасении Тринити, тем самым, разрывая череду циклических воссозданий одинаковых миров. И только благодаря этому выбору у человечества появляется шанс закончить войну с машинами. Принося себя в жертву, он становится местным святым, умирая, он остается победителем. И, конечно же, апофеоз «человечности» мы видим в «Терминаторе» за номером четыре, когда в финале Маркус Райт, киборг с нервной системой человека, отдает свое сердце Джону Коннору. Кстати, по оригинальной задумке режиссера, Джон должен был погибнуть, а его место в рядах сопротивления должен был занять тот самый Маркус, приняв облик спасителя человечества. Увы, из-за утечки информации от данной концовки пришлось отказаться, и зря, сам фильм только выиграл бы от подобного решения.

Но что бывает, когда цифры на игральных костях выдают критические значения? Наглядный пример нам дает картина Терри Гиллиама «Бразилия». Главный герой ленты сдается, и хоть по-прежнему продолжает жить, а в своих грезах находит землю обетованную, его существование сводится до примитивных функционирований тела. Оставаясь в живых физически и отчасти духовно, он фактически умирает. Точно также как умирает Уинстон Смит («1984»), совершив главное предательство в своей жизни. Предательство любящей его девушки, девушки, которая предприняла попытку вырвать его из вездесущих лап партии, девушки, которая взаимно его предала. И это предательство низводит его до животного состояния, при котором ничего не остается, кроме любви к Большому Брату. Да и Рик Деккард, охотник на андроидов из подразделения «Бегущих по лезвию», явно капитулирует, когда решает изолироваться от внешнего мира, сбегая с куклой с затухающим часовым механизмом, отдавая тем самым победу погибшему репликанту Рою Бати.

ВОЗМОЖНОЕ ЗАВТРА?

Что же такое антиутопия? Политический памфлет, сатира на «мечтания о лучшем обществе», осторожный взгляд в завтра или горькое осознание неизбежного заката. Или это картины, написанные черными красками, лишающие всякой надежды? Скорее – предостережение: «Такое будущее возможно. Не обязательно, но возможно. Все в наших руках. Нам предстоит пройти проверку на человечность. Кости брошены».

Константин Большаков