Вглядываемся в трейлер русской экранизации запрещенного томика Кинга (а по совместительству – самой закрытой отечественной премьеры) и пытаемся отличить тараканов в головах забугорных и местных школьных стрелков. Школьникам смотреть и читать только в период летних каникул!


"Школьный стрелок" Екатерины Шатровой ждут с нетерпением все поклонники Стивена Кинга в России. Этот же фильм ждут с тревогой все знакомые с историями "школьных стрелков", многочисленных на западе и, с недавних пор, появившихся у нас. Первых удручает первоначальный закрытый показ, вторых - перспектива все же увидеть ленту на экранах кинотеатров. Не послужит ли она источником вдохновения для новых школьных стрелков? В свое время именно это стало одной из причин исчезновения романа Стивена Кинга "Ярость" из свободной продажи.

Герой романа – не совсем обычный ученик обычной американской школы Чарли Деккер – захватывает свой класс в заложники, попутно пристрелив двоих учителей, после чего в течение дня ведет с одноклассниками беседу: о добре и зле, любви и ненависти, проблемах подростковых и общественных. Самое удивительное, что мало-помалу одноклассники в лучших традициях Стокгольмского синдрома становятся на сторону Чарли, несмотря на то, что в финале его объявляют полным психом. Добавим, что оценили книгу и психи, во всяком случае, как минимум трое – отправившиеся расстреливать свои школы с оружием и романом Кинга в придачу.

Отдадим должное мужеству создателей фильма – Вадима и Екатерины Шатровых и независимой студии "Другие", решивших снимать по запретному роману (что, в принципе может стать и гарантом будущего успеха) и без копейки денег. Впрочем, мотивом послужил не заработок, а удивительная – по мнению создателей ленты – близость описанной "Королем ужасов" сюжетной линии с подлинной трагедией, разыгравшейся в московской школе №263.

Вкратце, напомним, что печальная известность пришла к школе №263 из-за инцидента, связанного с именем старшеклассника Сергея Гордеева. 3 февраля 2014 г. Гордеев пришел в школу, прихватив с собой отцовский пистолет, и взял свой класс в заложники, застрелив учителя географии и явившегося на вызов сотрудника охраны. Постреляв в окна по приехавшей полиции и побеседовав с классом о семейных проблемах, Гордеев сдался. Впоследствии он предстал аж перед несколькими судебно-психиатрическими экспертизами, в результате которых и был отправлен на принудительное лечение с диагнозом "параноидная шизофрения".

Сходство, на первый взгляд, разительное. "Даже отдельные фразы героя очень похожи на то, что говорил на допросе «школьный стрелок»", – отмечали в интервью создатели ленты. Именно сходство дало начало собирательному образу Макса Цветкова, объединившему в своей ипостаси Сергея и Чарли. И все же именно эта особенность после налета эмоциональных впечатлений оставляет странное послевкусие, во многом связанное с вопросом, что же произошло с Максом (а точнее с Сергеем и Чарли)? Почему на фоне семейных проблем, с которыми сталкивается большинство подростков, именно эти взялись за оружие?

Среди обвинителей, родственников жертв и попросту неравнодушных вышеназванный диагноз Гордеева по сей день вызывает споры: отметая любые прения о вменяемости и подсудности Гордеева, такой диагноз кажется критикам слишком уж удобным. Не говоря уж о любви самих русских психиатров еще с советских времен ставить шизофрению во всех спорных случаях – будь перед ними маразматик, террорист или диссидент. Меж тем, типичный параноидный шизофреник, одержимый галлюцинациями, мотивируемый голосами и наитиями свыше, скорее всего, не остался бы среди одноклассников незамеченным до момента преступления. А оставшись, не смог бы так четко это преступление спланировать. Судя по доступным материала дела, Сергей Гордеев, скорее, мог быть не шизофреником, а шизоидным психопатом.

Разница между психозом и психопатией равносильна разнице между процессом и состоянием, между болезнью и болезненным типом личности. Погруженный в свой внутренний мир и эксцентричные идеи, шизоидный психопат не обязан слышать голоса и вполне может – постоянно или на время – приспособиться к социальным нормам. Хотя большого значения для него эти нормы не представляют. "Жизнь не имеет смысла. Мир – это иллюзия, сон, – говорил Гордеев, и всякий смотревший ныне легендарную ленту "Американский психопат" поймет, о чем идет речь, – Я не хотел никого убивать, я хотел умереть. Мне интересно было узнать, а что будет после? Что там после смерти?"

Однако об этом ли говорил Чарли Деккер?

Стивен Кинг начал писать роман в середине 60-х, когда сам был школьником, а на пике была популярность идей психоанализа. А завершил и подготовил рукопись к изданию в конце 70-х, когда только ленивый не пинал дедушку Фрейда, а с ним весь попсово-салонный психоанализ. В вину последнему поставили, в первую очередь, сведение всех проблем личности (да и общества) к якобы нормальному для любого человека желанию убить отца и переспать с матерью – т.н. Эдипову комплексу. Неразрешимость которого порождает многочисленные неврозы общества. Критики замечали, что такое желание не слишком нормально, а в неврозах общества виновата не семья, а общество в целом.

Эта эволюция хорошо видна в самом романе, с первых страниц перенасыщенному психоаналитической тематикой. Чарли подсматривает половой акт родителей, говорит, что хочет убить отца, но вместо этого избивает подвернувшегося учителя химии, потому что это "аномальная направленность агрессии" (термин психоанализа), хотя и с отцом выяснить отношения незадолго до роковой развязки придется. Есть все. И все это есть не более чем жесткий стеб. На страницах не случайно мелькает довольно неприятный психоаналитик Дон Грейс, пытающийся вразумить Чарли, которого тот жестко опускает, намекая читателю простую вещь - психоаналитики (а с ними учителя, директор, полиция, родители) просто ни черта не понимают, что же с ним не так. Даже изначальное название книги "Продвижение" (еще одно излюбленное словечко психоаналитиков 60-х, заменявшее скучно-бесцветное "выздоровление") писатель заменил на "Ярость".

"Если бы я знал, почему это делаю, то, возможно, без этого бы обошелся", – говорит Чарли, и захват класса в заложники, дальнейшая беседа с классом – это бунт против лицемерия общественных ценностей на фоне пробуждения американского общества от наивных грез 60-х. Семья только часть проблемы, причем не самая главная. Проблемы Чарли выходят далеко за грань детско-родительских отношений и пресловутого Эдипова комплекса; и по примеру российских коллег психиатрам легче упрятать Деккера в психушку, чем вникать в глубины его души.

Не случайно и другое: главным антагонистом Чарли оказывается типично хороший американский good boy Тед Джонс. Заметим: Тед не обижал Чарли (хоть и переспал с тайно любимой им Сандрой), но он становится ненавистен одноклассникам именно как выразитель двуличия моральных ценностей. Это приводит к жестокой расправе.

В фильме Шатровых аналогичная сцена тоже присутствует, но ее смысл в отечественном контексте радикально меняется. В современной России невозможен "типичный" good boy типа Теда, подобные комсомольско-пионерские типажи почили вместе с советской моралью. И расправа над русским двойником героя выглядит не как возмездие, а как расправа. Следующая в финале и одна из самых пронзительных сцен картины та, в которой освобожденные заложники-одноклассники Макса покидают школу с ладонями, вымазанными чернилами, которыми они мазали и избивали его противника. Роман завершается пусть специфическим, но хэппи-эндом: почти все одноклассники Чарли обретают себя и свое счастье, пишут ему исполненное надежд письмо в больницу (откуда он, впрочем, едва ли выйдет). Фильм показывает иное: чернила – это стигма, подчеркивающая сопричастность ребят насилию, или точнее насилие, дремлющее в каждом подростке. За взрывом насилия не последует оздоровление, будет новый взрыв насилия.

Здесь уместно вспомнить еще одну картину, ставшую в России широко известной после событий в школе №263 и на фоне экранизации романа Кинга. Это лента 2012 г. Мишель Дэннер "Привет, Герман" (в русском переводе также известная, как «Школьный стрелок»). Основанный на реальных событиях фильм-интервью забитого шестнадцатилетнего паренька, расстрелявшего свой класс. Очень много политики – реакционные республиканцы, доступность оружия, даже фашизм... Но все это как фон, а в центре жестокие обиды и желание поведать о себе миру. В отличии от Чарли, Сергея и Макса, Герман, как и его прообразы, был признан вменяемым и приговорен к смертной казни.

Разница не случайна. Со времен выхода романа изменилась сама ситуация школьных расстрелов. Чем же был болен Чарли Деккер? Неврастеник и язвенник (он постоянно говорит о болях в желудке), он, скорее всего, страдал тяжелым неврозом на почве сверхценных идей – идеалов, разрушенных социальными переменами и которые он обостренно, пусть и субъективно, прочувствовал. Поэтому не только пропасть реальности и вымысла разделяет поступки Чарли и Сергея Гордеева – невротичный подросток с обостренным чувством реальности с одной стороны и шизоидный психопат с притупленным ощущение реальности с другой.

История жизни Макса Цветкова балансирует на хрупкой грани этих несовместимых начал – зритель увидит его жизнь с детства: тяжкие отношения с отцом и издевки одноклассников, но вовсе не очевидны его бредовые психопатические идеи или двуличие, которое сделало его поступок протестом. После разрушения американской мечты (равно как и советского морального эталона) появление школьных стрелков перестало быть революционным жестом. Ситуация, описанная Кингом – беседа Чарли с одноклассниками – это во многом пародия на сеанс психоанализа, вывернутый наизнанку, в котором Чарли помогает одноклассникам «продвинуться» к избавлению от их неврозов. Очевидно, что такая ситуация утопична и невозможна с завершением эпохи психоанализа, как невозможно ее аналогичное понимание в России.

Большинство следующих школьных стрелков были уже не невротиками, а психопатами, вполне вменяемыми, но маскирующими свое желание прославиться / отомстить / самоутвердиться некогда модными бунтарскими идеями. Смертный приговор вместо психушки для Германа связан с этим. Это же стало одной из причин, побудивших Кинга больше не издавать свой роман. Нет, описанная в нем ситуация не перестала быть актуальной, но она утратила актуальное прочтение.

Не исключено, что осознание этого и подвигло создателей фильма сделать его показ в России закрытым, несмотря на высокий интерес и дискуссии о проблемах российской семьи и школы. Однако, загоняя проблему школьных стрелков в рамки семьи (как пытаются сделать многие сторонники экранизации), мы, по сути, возвращаемся к забытым приемам психоанализа, к «папе-маме» Эдипова комплекса. Проблема шире и кроется в репрессивности культуры и социальной несправедливости за фасадом ценностей морали. Но обозначая эту же проблему вне культурного контекста, мы можем дать злу очередное оправдание.

Сергей Фоменко,
Ольга Туркина