ЕЛЕНА

Жанр: драма
2011, Россия , 109 мин.
Режиссер: Андрей Звягинцев
В ролях: Андрей Смирнов, Надежда Маркина, Василий Мичков, Игорь Огурцов, Юрий Борисов, Рустам Ахмадеев, Оксана Семенова

ОЦЕНКА: 5

Премированная второстепенным призом второй по значимости каннской программы «Елена» Андрея Звягинцева вполне могла составить достойную конкуренцию объемным высказываниям о боге и конце света Малика и Триера в основном конкурсе. Однако минимализм российского режиссера не вписался в барочность, заданную мэтрами, что отправило Елену в «Особый взгляд». Новый фильм господина Звягинцева по интересному стечению обстоятельств как раз именно тот фильм о современной России, который так ждет рафинированный Канн. Беда в том, что именно это высказывание ждали от кого-то другого, а автору обласканному Каннами «Изгнания», выполненного в стилистике Тарковского, отборщики не смогли простить такую неслыханную дерзость.

И правда, если вычесть обязательную растиражированную символику грядущего апокалипсиса, в виде черных ворон и заусенцев Тарковского с непременной шуткой про мертвую лошадь, то Звягинцев следует по тропе протоптанной Сокуровым в недавней «Александре», отказываясь от вневременных духовных сюжетов в пользу исследования физиологических процессов «с душком», безвозвратно прошедших фазу надлома.

Пара Владимир и Елена живут вместе уже десять лет, составляя необычный даже по меркам России мезальянс. Их жизнь разлинована и распределена по часам внутри богато обставленной квартиры. Владимир смотрит по телевизору футбол, Елена – шоу Андрея Малахова. Впрочем, даже по первым кадрам, которые замирают в тревожном ожидании, становится понятно, что это затишье перед бурей. Грядущий апокалипсис по Звягинцеву написан скупыми фразами, в подчеркнуто минималистичной манере с долгими планами щемящего безмолвия, в которые врываются надрывные скрипки из третьей симфонии Филиппа Гласса, дабы показать бездонность и «стрессоустойчивость» черной дыры. Затяжное пике в библейских красках. «И последние станут первыми». Новозаветная догма из книги Матфея, эхом отражается в пустоте бездуховности в начале XXI века.

Апперцепция Звягинцева жирным шрифтом подчеркивает рассерженность молодых и злых режиссеров новой российской волны, во многом придуманной искусственно, чтобы как-то привести высказывания 40-летних к единому знаменателю. Однако «Елена» лишена их инфантильности и боязни частных страхов, вроде злобных милиционеров, показывая гигантскую пропасть между нашими и вашими, быдлом и небыдлом. Самое страшное, что упрекнуть Звягинцева в показной пафосной революционности невозможно, поскольку статика нынешней действительности, зафиксированная его постоянным оператором Михаилом Кричманом, окончательно застыла в монументе. Только для властьимущих (по косвенным признакам можно предположить, что Владимир в прошлом был силовиком) это некрополи современноупакованных домов, а для остальных – стандартные коробки хрущевок, по иронии судьбы из временных жилищ, ставшие могильниками надежд и судеб.

Для Звягинцева рокировка классов не приведет к коренным изменениям, которые, в принципе, невозможны внутри разлагающегося трупа. Это словно застывший фрагмент из древнегреческой трагедии, оставленный в назидание потомкам, как описание быта варваров, делящих остатки былой роскоши. Низы, подобно орде полуголодных крыс, томятся в ожидании вожака, который проложит путь к кормушке. Верхи, как всем довольные, погрязли в гедонизме и пороке. Будущее для всех туманно – сын Елены инфантилен по причине лени и нежелания развиваться, дочь Владимира из-за того, что вся жизнь за нее прожита заранее. Обоим нужны лишь внешние атрибуты проходящей мимо жизни – деньги, квартиры, алкоголь.

Мягкая и добрая Елена, чья внутренняя сущность никогда не даст ей оторваться от корней, совершает во многом вынужденное злодеяние без мысли о том, что природа ее поступка аморальна по сути. Для Елены это шанс восстановить некую высшую несправедливость, вычеркнув из уравнения социальную составляющую, которая делает человека тем, кто он есть. И дело не в том, что на поступок женщины влияет заскорузлая действительность (Звягинцев сводит чернушно-показушные моменты к минимуму). В бытовой логике Елены заключено единственное и «здравое» зерно – всем нужно делиться. По справедливости, вне зависимости от способностей и умений. А если не отдадут, то забрать силой. Личный апокалипсис, когда жить по вере и убеждениям уже нельзя, а выть по-волчьи еще толком не получается.

Между женщиной и ее мужем целая пропасть, несовпадение мировоззрений, симулякр (а на самом деле моделирование) отношений хозяина и прислуги, отчего у последней формируется чувство ущербности и обделенности. Сознание советской системы, которая пока что упирается, сопротивляясь этике нового времени, где становится сильнейшим лишь тот, кто вовремя может сожрать другого и забрать все под себя. Парадокс, но к этому же приходит и Елена, чьим долгом как сестры-сиделки является забота о тех, кому необходима помощь. Трансформация пусть и незаметна сразу, появляется не на пустом месте, и становится неожиданностью только для тех, «кто живет, под собою не чуя страны». Для многих остальных это стало частью обыденного сознания. Тем более что совковость остается лишь на территориях заброшенных заводов, полуразрушенных домов и новых псевдогостиниц с псевдосервисом.

Все изменятся, никто не останется прежним. Об этом нам с конца восьмидесятых прозрачно намекали умницы Абдрашитов и Миндадзе. Звягинцев, как схожий с ними по духу интеллектуал, лишь оформил неясные страхи в ритме библейского крещендо, выраженные у дуэта техногенными катастрофами. Нынешняя катастрофа даже на языке искусства по природе социальна. Со вставками из телешоу и «Нашей Раши». Или у российской лакуны все же нет границ?

Сергей Сысойкин