ОВСЯНКИ
Жанр: драма, мелодрама
2010, Россия, 75 мин.
Режиссер: Алексей Федорченко
В ролях: Юрий Цурило, Юлия Ауг, Игорь Сергеев, Виктор Сухоруков

ОЦЕНКА: 4

Снятые в последний момент с конкурса Кинотавра «Овсянки», как и попавшие в Венецию менее экстремальным путем «Какраки» Ильи Демичева, наряду с «Бумажным солдатом» Германа-младшего и «Возвращением» Андрея Звягинцева доказывают, что фестивальная Италия до сих пор живет в плену стереотипов великого советского кино. И как бы Марко Мюллер не бил себя в грудь, рассказывая, что Венеция сегодня в первую очередь ориентирована на экспериментальное кино, в Италии от русских по привычке ждут перфомансов уровня (или хотя бы легкой тени) Алексея Германа-старшего и Андрея Тарковского, помноженных на осмысление богатой литературной традиции и загадочной русской души.

Алексей Федорченко, единожды обманувший жюри своими псевдодокументальными «Первыми на Луне», и на это раз сделал картину лукавую - внешне простую, но со сложносконструированной внутренней мифологией, уходящей чуть ли не в непроглядную тьму веков. Как и «Сто лет одиночества» Маркеса, глубоко завязшие в культурной традиции «Овсянки» в первую очередь рассказывают о том, что мы давно потеряли. Мистификация Федорченко начинается уже с титров, когда в авторах сценария возникает главный герой картины Аист Сергеев, поэт и воспеватель внутреннего пространства мира своих предков. Два простых человека, Мирон и Аист, едут хоронить безвременно ушедшую жену первого Таню, должные при этом обязательно соблюсти древний обряд финно-угорского племени мери.

Остро отточенным скальпелем, в виде камеры Михаила Кричмана, Федорченко ювелирно распарывает тоскливую повседневность, обнажая то, что сидит, на его взгляд, в каждом русском человеке - разгульное язычество, сверху небрежно покрытое лаком православия. «Овсянки» привязаны к русское™ и славянизму настолько, что рискуют пропустить впереди себя вселенское высказывание Триера о природе женщины, но при этом посыл Федорченко куда понятней рядовому зрителю, ежедневно вступающему в компромисс между истинным «Я», глубоко запрятанным внутри, и текущими обстоятельствами. Не замечая никого вокруг, люди бегут по своим делам, пропуская мимо себя целые миры, сокрытые в мелочах и окружающей серости. «Овсянки» и рассматривают ту серость под многократно увеличивающей лупой, и вроде бы безликие песчинки складываются 8 великолепный орнамент, пестрящий на солнце красивыми бликами.

Обыденные вещи наполняются тайным смыслом: привычный крест вдруг становится чем-то инородным для восприятия, а весело журчащая вода - хранителем древнего знания, со временем забытого человеком. Федорченко играет со смыслами, заставляя зрителя осматриваться по сторонам, смутно вспоминая истинное назначение окружающих вещей. Культ тела, лишенный современной распущенности и бесстыдства, доступный не потому, что так модно, а потому, что так уже было ранее. Язычество, возведенное в абсолют, рушащее хлипкие перегородки навязанного извне православия. Путешествие через повседневность к инобытию. В этом и заключается игра режиссера Федорченко и сценариста Осокина - смена истинного и ложного, поиск ориентиров и умение заново научиться ходить, не спотыкаясь при первых шагах.

Мифология картины, уютно укладывающаяся в сцену украшения мертвой невесты, напоминает собой канат с разноцветными нитками, сплетенными по принципу - одна настоящая, другая фальшивая. Но при этом все скручено так, что получившаяся нить-история неотличима от оригинала, которую, наверное, уже никто на свете и не помнит. Археологическая реконструкция, в которой поровну домысла и «настоящести».

Татьяна, задохнувшаяся в душном пространстве любви, закольцовывает круг жизни, лишая смысла существования своего мужа и несостоявшегося любовника. Сюжет, раскрывающийся во флешбэках куда шире, чем в основном повествовании, замыкается в своей эсхатологической отрешенности -гибнет не человек, а целая история, затертая в учебниках до неузнаваемости. Именно эта сверхидея незримо витает над рассказом о переизбытке любви, тихой покорности и заново скроенной славянской мифологии. Но вот в чем закавыка, из «Овсянок» можно легко вынырнуть, не поранив свою оболочку и уязвимую душу. Режиссер при помощи Осокина показывает, но не заставляет зрителя насильно измениться, видит невидимое, но дает импульс к размышлению и переосмыслению обыденного. Вопрос в том, что с этим потом делать.

Картина Федорченко имманентна кинематографу Тарковского, в частности ленте «Зеркало», по той простой причине, что срывает шкурку с современности, дабы раскаленным стержнем впиться в прошлое, живущее по своим законам. Вне времени и обозначенного пространства. Где-то на подсознательном уровне дублируя обряд посвящения в смерть джармушееского «Мертвеца», «Овсянки» проводят инициацию всего отечественного кино последних лет, отмеченного бегством от реальности и в этой мирской суете потерявшего осознание куда более вечных процессов, чем неприятие новорусской действительности, чьи корни кроются куда глубже дружно обозначенных всеми 90-х. Незримый мостик между советским и российским вертикальным кинематографом, пройдя по которому, можно тихо наблюдать за извращениями Триера и отчетливо понимать, что ты находишься на той же стороне реки, что и датский хулиган. Только смотришь не вокруг, а внутрь себя.