Хроника событий: Каннские любимцы, братья Дарденны, которые, похоже, без какой-никакой награды оттуда не уходят, предсказуемо получили гран-при фестиваля. Я перед экраном, с большим опозданием от всего прогрессивного человечества, смотрю их предыдущие фильмы, за которые они когда то получали Золотые ветви… Вообще всем этим разговорам о предсказуемости наград по моему не хватает иронии. Называть ситуацию «предсказуемой», когда награждают тех кого «давно там стояло», режиссеров с именем и репутацией или кого критики заранее провозгласили «главным фильмом года», на том основании, что где-то подслушали, где-то списали друг у друга, что этот тренд «покатит» - это, не знаю, как то из серии «Волга впадает в Каспийское море». Поэтому то и побаивалась знакомство с творчеством «братского дуэта», казалось, что это такое «социальное» кино, любимое в так называемой буржуазной Европе бытописание жизни низов и базирующее на общественно-фриковых аспектах – мол, социальное несовершенство рождает психологические изъяны. И которое по определению получает бонусы, когда в нем появляется что-то отдаленно напоминающее режиссуру, а, впрочем, даже, несмотря на их отсутствие. Но, слава небесам - нет, нет и нет, а то иначе у нас и Достоевский под грифом «социальная литература» проходить будет.

По настоящему непредсказуемыми Канны были тогда, в 1999, когда жюри под председательством известного канадского режиссера-анархиста Дэвида Кроненберга, вручило приз «Розетте» - самому неочевидному из всех претендентов. Темной лошадке, на которую никто не ставил, при том,что в программе были (на минуточку!) – Джармуш, Линч, Китано, Сокуров, Альмодовар и многие другие. Это был настоящий фурор - решение казавшиеся одним из самых спорных в истории фестиваля. Тем не менее, время, как и полагается умному времени расставило все на свои места – теперь маргинальных братьев сравнивают с классиком Брессоном, следующая Пальмовая ветка за «Дитя» уже не вызывает и доли того удивления, мы читаем слова о предсказуемости в отзывах об итогах фестиваля, а решение Канн-1999 кажется одним из самых справедливых и не продиктованных нечем, кроме как свойствами самого фильма. Свойствами, проявляющими жизнь на кинопленку…

Когда человек очень молод (а герои и «Розетты», и «Дитя» очень молоды), жизнь кажется Божьим садом, в котором много-много всего и хватит места всем Божьим детям. Такой период в жизни - когда веришь в то, что если чего-то сильно захочешь, оно непременно у тебе придет, попросишь, и дано тебе будет. У Божьих детей только и есть, что такой талант - верить и хотеть. И хочется ведь так не много - кожаную куртку, работу, немного денег в кармане, ну и просто - место под солнцем. Но время, с неумолимым тиканьем, проявляет негативом бреши и организует систему нехваток в дидактических целях. Дети смотрят в небо, но видят только равнодушную, черную дыру. И никому сверху не наказывать их за плохие поступки, и никому погладить по голове И воздух равнодушно колышется в холоде стерильных европейских кварталов. И Земля отторгает их, и ей все равно, чем ее поливают, слезами или потом…

Режиссура Дарденов также минималистична и основана на системе «дефицитов», как и тот суровый мир, в который они буквально вволакивают зрителя – экономия выразительных средств, никакой музыки, никаких модных операторских приемов, даже никакой особенной эмоциональности и надрыва. Только иногда камера, устав от мельтешения жизни, озирается куда-то, в ожидании, что из серости появится кто-то доселе невидимый, но присутствующий рядом. Но некому, ни наказать, ни одобрить поступки их героев, «маленьких людей» и изгоев, в которых жизнь постепенно проявляет негатив. Тут конечно, уместно было бы говорить о социальной направленности «Роззеты» или «Дитя» - что называется «среда заела». Уместно было бы, но вывод, к которому приходят братья и который роднит их с русским классиком, поставившим вопрос «подлец ли человек, весь вообще род, то есть человеческий», выводит дискуссию за эти пределы. Рожденные из рези в животе и бельгийской бытовухи, персонажи Дарденнов, конечно, не родня идейному убийце из «Преступления и наказания», но вывод, к которому приходят каннские призеры, также как и у Достоевского, как раз яростно противоречит тому, что человек От и До формируется социумом. Ниточки кардиограммных лент судеб со вздохом облегчений уносятся куда то вдаль - на свободу, к долгожданному катарсису по обе стороны экрана.