ДЕВУШКА, КОТОРАЯ ВСЕ ВРЕМЯ УХОДИТ

Новые волны накатывают на берег, размывая написанное, стирая песчаные замки прошлого опыта, необратимо меняя микроландшафт кинематографа той или иной страны, а может быть и целого мира. Швейцарская волна 1970-х несла созидание, потому что разрушать было просто нечего, национального киноискусства еще не существовало. Ничего гениального или сногсшибательного: только потеки соленой воды, медленно оседающие полукружия пены — смутные штрихи на чистом листе.

«Саламандра» — второй полнометражный фильм режиссера Алана Таннера, пятый вдох новорожденного швейцарского кинематографа. Денег на люльку не хватает, поэтому ясли, «цветная кинохроника в черно-белом свете». Скромное телевизионное оборудование и синхронная запись звука обуславливают статичность, замкнутые пространства, унылые ракурсы. Но мир на экране сам столь безлик и сер, что изображение и изображаемое сливаются, картина обретает черты документалистики, превращается в репортаж о репортаже, журналистское расследование о журналистском расследовании. Точка отправления удивляет своей незначительностью. Два года назад некая Розамонд взяла ружье и выстрелила в своего дядю, изъявшего ее из нищей многодетной семьи и бескорыстно растившего с 15 лет. Или же дядя сам поранился, когда чистил ружье. Никаких мрачных тайн, никакого суда, никаких печальных последствий, помимо ноющего в непогоду плеча. Тем не менее, некто с телевидения заказывает журналисту Пьеру и писателю Полю сценарий о жизни девушки, а неудачные попытки написать этот сценарий ложатся в основу фильма.

Разгадка грядет, но она еще менее существенна, чем завязка, и никому не интересна. Важна сама Розамонд, девушка, которая все время уходит и, оказавшись в очередной раз на улице без работы, денег и перспектив, озаряет мир радостной, чуть безумной улыбкой. Пусть на короткое время, но она освободилась, вырвалась. Снова прошла невредимой сквозь жадное пламя, способное причинить ей страдание, но бессильное оставить след на ее личности, душе, на ее черно-оранжевой саламандровой коже. Треугольное лицо Бюль Ожье, монологи, внутренние и внешние, узкая беззащитная спина, усталый жест, приветствующий неизбежную боль в затылке, знакомую, почти родную боль, рожденную безысходностью. Образ. Женщина. Человек, которого «враги» сбивают с интуитивно понятого пути, превращают в придаток конвейера на колбасном заводе, в подставку для коробок в обувном магазине.

Розамонд легко приручается и, ощутив ответственность за нее, заплутавшие исследователи, начинают поневоле видеть то, чего никогда не видели: самих себя в окружении, в темнице. В плену долгов, обязательств, сроков. В стране, где к тебе в дом по пять раз на дню стучатся некие инспекторы, то оценивающие мебель, но проверяющие, есть ли у тебя учебник по гражданской обороне, ну, такой, в красной обложке. Уклонистов — на карандаш и в тетрадку, в устрашающие списки, которые, вероятно, пойдут куда-то и, вероятно, обернутся чем-то. Куда? Чем? Бог весть. И ведь все это еще вчера казалось нормальным, привычным и естественным, а сегодня наводит на мысли уехать в какой-нибудь Париж или в жаркую Бразилию, где через пару месяцев навалится тот же самый кошмар реальной жизни, но это будет потом… Яд саламандры, разрушающий не слишком уютный, но привычный мир. Гипнотический поток слов, сливающий воедино настоящее и будущее, желанное и реальное.

Я буду оставаться. Я буду спать здесь. Я буду спать в Вашей постели. Я остаюсь, я сплю здесь, я сплю в Вашей постели. Я сплю с Вами. Я остаюсь. Я сплю здесь.

Татьяна Афанасенкова