ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ
2013, Россия, 177 мин.
Жанр: экзистенциальная притча
Режиссер: Алексей Герман
В ролях: Леонид Ярмольник, Юрий Цурило




Почти ровно год назад не стало Алексея Юрьевича Германа, человека невероятных талантов, амбициозного режиссера, дерзкого автора, до поры до времени сочетающего в своем творчестве баланс между публикой обширной и элитарной. От «Седьмого спутника» к «Трудно быть богом» - если смотреть Германа в ретроспективе, становится очевидно, как ему все больше надоедало идти на творческие компромиссы. Апофеозом его самовыражения, тотальной свободы, доведения до совершенства любимой им методики гиперреализма стал «Мой друг Иван Лапшин» - шедевр эпохи, зарисовка «того времени», окончательное высвобождение из оков соцреализма. Дальше – больше. «Хрусталев, машину!», освистанный в Каннах, уже говорит на нарочито усложненном киноязыке, повествуя о кризисе страны через экзистенциальную ситуацию отдельного взятого индивида. В конкретном случае, на примере генерала Кленского – в последствие изнасилованного, раздавленного, как и сама страна в эпоху Сталинизма. Но суть в общем-то не в этом; сейчас, по прошествии шестнадцати лет, споры – даже несмотря на статус картины как заслуженной классики – до сих пор не утихают. Так что абсолютно закономерной сейчас кажется ситуация с самым ожидаемым отечественном долгостроем XXI века – было бы странно, раздайся в адрес этого радикального артхауса (без ярлыков нынче никуда) повсеместно одобрительный гул. Не говоря уже о том, что с чем-то гениальным это происходит крайне редко, и реже всего как раз в кинематографе.

Идея экранизации появилась в 1968 году. Тогда же была предпринята попытка ее реализовать, и сразу же безуспешно. Затем через пару десятков лет студия отдает материал в руки некого Петора Фляйшнера, выпустившего в 1989 году свою, всеми благополучно забытую версию. Потом новый сценарий, значительные коррективы в литературном первоисточнике, и вот производство запушено на рубеже между двумя тысячелетиями. Запущено, чтобы закончиться спустя долгие пятнадцать лет: объявлялись разные даты, затем переносились, потом отснятый материал снова забирали на доработку, потом еще даты, мучительный процесс с озвучиванием. В конце концов, смерть создателя, великого перфекциониста, мировая премьера в Риме, и вот уже в СМИ не утихают бурные диспуты. Интеллектуалы поют дифирамбы, народ негодует и отплевывается, равнодушные упрекают первых в лицемерии – мол, понапрасну вы в бездну всматривайтесь, ничего-то в ней нет - и посмеиваются над вторыми, тоже понятно, почему. Да, это все же не Стругацкие, тут Румата не так уж честолюбив, тут Кира полная противоположность своему образу, кое-что за ненадобностью выкинуто, а что-то так и не проговорено – но вспомним, что выходит, когда их экранизируют с более или менее почтительным отношением к истории – возьмем Бондарчука и «Обитаемый остров». И что, когда просто «по мотивам» - Тарковский, создавший «Сталкер» из «Пикника на обочине», и теперь уже Герман. Не так фундаментально конечно, мифология, базовый концепт, даже дословные цитаты; основы вроде бы сохранилось, видимо сместились лишь акценты. Ведь единственное, что устарело в блестящем романе, покоряющим каждый раз все новые поколения – политический подтекст, считывающийся вероятно, и тогда на раз-два, а сейчас представляющийся попросту не актуальным.

И в первую очередь, «Трудно быть богом» (не забудем и про другой вариант названия, «Хроники Арканарской резни»), бесконечно далек от политики, одновременно являя собой пример абсолютно антиправительственного высказывания. Намеренно ли, случайно, было ли то зловещим предзнаменованием – Россия медленно, но верно приближается к тоталитарному режиму – не так важно, куда интереснее обнаружить, что сверхидея, заложенная в фундамент, не только универсальна сама по себе. Не только развивает образы, заложенные Стругацкими в свою книжку, но она в некотором смысле свободна для трактовок, и подставить сюда практически любой современный государственный режим не представит никакого труда. Заголовок, являвшейся по сути краеугольным камнем для правильного восприятия сюжета, на деле, тоже не раскрывает конкретного замысла, да и ничего конкретного за три часа экранного времени не произойдет вовсе; там с первых кадров архаика, модернизм, Средневековье в стиле босховского «Несения креста», с разбросанными тут и там анахронизмами. Хотя по поводу последнего всегда можно возразить, что одно из жанровых определений потрясающего масштабами полотна, каким бы узким оно не являлось - научная фантастика. Или, и так правильнее, научно-социальная.

Идеология шестидесятых, вытравленная Германом методично и безжалостно, заменена на визуальные метафоры, от которых неподготовленные к подобному потребители стыдливо прикрывают глаза руками; будто видят по ту сторону экрана отражение самих себя (и это еще один интересный момент). Арканарцы захлебываются в собственном дерьме, грязь, в которую благородные доны проваливаются по колено, отчего-то не прочищает легкие, а смрад, исходивший от местных коммунаров, вот-вот, и перейдет границы, отделяющие два разных мира. Мгновенно доберется до нашего, третьего, умещающегося в зале мультиплекса. Ведь и планета, где цивилизация с неотличимо похожими на нас гуманоидами, есть объект наблюдения, а камера между делом не снимает – подглядывает, выхватывая украдкой из-за темных углов размытые планы, набор звуков, обрывки фраз, иногда выстраивающихся в цельные предложения. А мы, получается, наблюдаем через окно в другой мир за неотвратимым, таким логичным и оттого еще более страшным скорее не разложением морального облика – его-то как раз все, кроме Руматы, просрали – а за циркуляцией структурного устройства человеческой природы. Где похоть, животные инстинкты, мракобесие и алчность всегда будет во главе стола, и сущность эту не искоренить; в последний момент искра нравственности угасает и в протагонисте. Он берет в могучие руки меч – и начинает резать. И еще. И еще. И еще. И в финале мы не видим на нем белоснежной майки, а доспехи больше выгодно не оттеняют его посреди толпы юродивых, членов Ордена, да местных скоморохов. Он сам стал ее частью. И вот уже вполне заурядный арканарец вновь играет на неведомом землянам инструменте, и мелодия выходит куда более пронзительнее той, что звучит в самом начале – да, человеком остаться трудно. Но еще труднее быть богом.

Александр Гофман

Алексей Герман, мастер черно-белой съемки и один из самых самобытных советских/российских режиссеров, наконец-то выдал такого Тарковского, что сам Андрей Арсеньевич бы позавидовал. Как и прославленный предшественник, он экранизировал Стругацких так, что узнаваемыми остались разве что имена персонажей, да локаций. Только на смену длинным планам, в которых практически ничего не происходит (ах, какая глубина мысли заключена в затылке едущего на дрезине Сталкера!) приходят длинные планы, которые буквально распирает изнутри от обилия происходящего. Напоминает это все, впрочем, копошение насекомых: рыгающие, сморкающиеся, испражняющиеся, причиняющие друг другу боль существа, лишь очень отдаленно напоминают людей. Весь этот паноптикум, цирк уродов, отлично сочетается с теорией Тарковского о запечатленном времени: дух Средневековья у Германа передан лучше не придумаешь – смрад немытых тел буквально ощущается на физическом уровне, хочется отодвинуться от экрана подальше. А обилие (тут режиссер явно не знает меры) тыкающих прямо в камеру оператора предметов лишь усиливает это ощущение. Но, прямо скажем, окунаться во всю эту арканарскую слизь можно было и не столь глубоко. Двадцатиминутного заплыва по помоям вполне бы хватило для передачи режиссерского замысла, дальше можно было бы уже сосредоточиться на драматургии, но Герман ставит в вершину угла атмосферу и только ее – в фильме вообще не происходит ничего, кроме копошения в грязи, это сплошной процесс дефекации, который режиссер не просто преподносит, но навязчиво тычет им прямо в лицо, повторяя один и тот же прием раз за разом.

Где конфликт, где развитие персонажей, где, книгочеи вас подери, хотя бы сюжет? Все это представлено какими-то обрубками, намеками, чтобы зритель ни в коем случае не отвлекся от главного, с позволения сказать, "блюда" – художественной нарезки гнили. О да, внимание к деталям проявлено феноменальное, вот только за всеми этими деревьями не видно леса, а усталые от бесконечных съемок актеры ведут себя так, будто перед нами снятый на камеру спектакль. И можно сколько угодно пускать слезу на некое инопланетное Средневековье (которое и не инопланетное, наверное, вовсе, и даже не Средневековье, а просто некоторая социальная зарисовка) – а Герман еще и предлагает нам вместе со слезами пускать, например, сопли, – но нельзя же настолько идти в разрез с современными стандартами. Можно наслаждаться спецификой античного театра, но в XXI веке никак не получится получать от него удовольствие на полном серьезе. Это годится лишь в качестве экзотики. Так что пусть Алексей Юрьевич не обижается – у него получился отличный эксперимент, но совершенно негодный фильм. Ибо показывать 3 часа одно и то же – это заигрывать лишь с малой частью публики, заниматься эпатажем или, хуже того, неким творческим онанизмом.

Германа остается только пожалеть – если уж выдержать пытку трехчасовым просмотром удастся не каждому (даже вполне благосклонному к киноэкспериментам!), то что говорить о человеке, который последние 15 лет своей жизни потратил, копошась в этой субстанции? Врагу не пожелаешь. Тем более, что у фильма, кажется, вовсе не было сценария, значит постановщик был вынужден постоянно держать все детали ленты в голове, не доверяя свою "прелесть" даже бумажному листу.

В данном случае труднее, чем богом, быть только зрителем. Это, конечно, не уровень комедий Сарика Андреасяна – такое неформатное кино, пожалуй, нашей стране все-таки нужно, – но печалит тот факт, что Творцы даже не пытаются вложить хоть что-то в умы простого зрителя, боясь запачкаться об мейнстрим. Это их право, конечно, но только не надо обижаться потом, когда толпа, взращенная андреасянами придет к узкой группе эстетствующих киноманов и подвесит их за причинное место. Они сами создают то искусство, на которое небольшая категория зрителей мастурбирует, а все остальные ощущают себя обманутыми идиотами. Они сами забывают, что наше земное Возрождение, которое захлебнулось на Арканаре, стало возможным лишь потому, что заняло умы широкой части населения, а не парочки хардкорных художников. У каждого своя миссия, но творить манифесты, которые прочтут лишь на парочке фестивалей – это не только свой талант загонять в гетто для меньшинств, но отдавать большинство в руки бездарностей. Моя хата с краю, я кино снимаю. Тем же самым занимались и герои Стругацких на Арканаре – не вмешивались. Только Румата в итоге свою позицию меняет, а Герман… а Герману уже поздно. О нем теперь либо хорошее, либо ничего. Так что красивее было бы, конечно, просто промолчать. Но раз уж вышел такой уродливый фильм, о красоте ли думать?

Игорь Талалаев