Советская (тут уместно добавить и «российская», по праву преемственности менталитета) анимация всегда была чувствительна к веянию времени. Она с радостью зацвела психологизмом, искореняя следы монументальности, в период оттепели.

Она обрастала художественными излишествами, усложняя визуальный ряд в период застоя. Она, в конце концов, впитала в себя всю депрессию общества восьмидесятых годов, разочарованного в так и не случившемся рае на земле. Впрочем, всегда находились чудаки, обладавшие повышенной мерой "неотмирасегойности". И Иван Аксенчук относился как раз к таким режиссерам. Кажется, только он мог снять в восемьдесят седьмом году, когда маятник системы качало по совсем уж причудливым траекториям мультфильм по мотивам революционной поэмы Блока. Или же на изломе застоя, когда человек уже пытался найти свое потерянное я в холодном чужом мире, выдать волшебную детскую сказку, в которой поэзия любви играет ярче привычного скучноватого морализаторства.

Сказки должны вырабатывать в чаде стрессоустойчивость. Факт. Взрослый мир - не игрушки, а потому разговор с незнакомцем, нарушение установленных брачным контрактом правил, да и просто излишние доверчивость и своенравие - прямой путь к наказанию, причем достаточно жестокому. В этом отношении "Золушке" повезло больше всего. История бедной трудолюбивой падчерицы практически избавлена от кровавых реалий устного народного. Были, правда, вариации немецких братьев с отсеченными пальцами ног у сводных сестричек и выклеванных птичками глаз, но их почти полностью вытеснила интерпретация Перро. Здесь, конечно, чуть больше сказочных элементов, привычная всем фея-крестная, но даже она пытается откреститься от титула «deus ex machina», накладывая надуманные ограничения на свое всемогущество. Чуть-чуть исправляя сюжет, не влияя практически на его развязку.


Однако «Золушка» Аксенчука лишь прикидывается сказкой вне времени. И в этом очень легко убедиться, если рассмотреть тенденции анимационного кино той десятилетки. Метафоричность мультипликационного языка, начавшая складываться в конце шестидесятых, к концу «застоя» набирает полную силу. Это в свою очередь приводит к вытеснению вербального слоя визуальным, перегруженным символикой, выталкивающим на передний план ёмкие философские обобщения. Для «Золушки» таким эпизодом становится сцена на балу. Уход от реальности, пусть и с вкраплениями волшебства, в иную вселенную, наполненную светом и музыкой, означает рождение нового чувства. Любовь опьяняет героев, даря возможность вырваться из цепких объятий бархатного фона, чтобы исполнить свой танец уже среди звезд. Любовь в своей первозданной возвеличено-поэтической форме создаёт сложную полиформическую волну, сочетающую в себе теплый свет, пронизывающий платья персонажей, плавную грацию танца и одну из самых красивых композиций в отечественной анимации. И любовь становится образом, движением, песней, оставляя за кулисами всю гротескную карикатурность, подчинившую себе необязательных персонажей этой сказки.

Собственно, музыкальность мультфильма является еще одной характерной приметой времени. Именно в семидесятые появляется целое направление фильмов без слов, мюзиклов и музыкальных лент. Авторы стараются избегать прямого высказывания, перенося основные мысли на визуальный и музыкальный ряды. С одной стороны это продиктовано необходимостью получения заветного штампа от цензурного комитета. С другой – развитие художественных приемов позволяло прибегать уже к поэтике образов, а не текста, выводя тождество «рисунок-переживание». И, словно перечеркивая всю прожитую жизнь, весь полученный опыт, главная композиция «Золушки» с улыбкой спрашивает: «Где мы жили? Как мы жили?». Это катарсис музыкальных номеров. После легкой полусказочной мелодии золушкиного сна (что интересно, получившего свои слова существенно позже выхода мультфильма на экраны) песня Золушки и принца звучит громогласной одой («Ночь подходит к середине и поёт о счастье птица…»), подчеркивающей стихийную мощь родившегося в эту минуту чувства.

И время дробится на куски, прерывая свой, казалось бы, нескончаемый бег. С ударами часов приходит и ощущение дискретности временного потока. Оно теряет свою целостность, чётко разделяя всё на «до» и «после». Где-то в промежутке между ними – чудо, счастье, головокружение, сон. Короткий миг настоящего и глубоко личного. Этот миг размывает границы реальности. Вся фантастика, что происходит за ним, превращается в неброскую дремоту, от которой остается лишь головная боль. Настоящее и вымысел меняются местами, сбивая ориентиры реальности. Теперь есть только тот волшебный бал и любовь, вспыхнувшая на нём. Новое, тёплое чувство, обрамленное стуком каретных колёс и безжалостным боем часов. И как бы ни старались художники и режиссёр замедлить ход времени, чтобы мы могли окунуться в мир чувственных переживаний юной девушки и её возлюбленного, волшебство имеет ярко выраженные границы.

Стоит признаться, Иван Аскенчук снял свое кино вовсе не о трудолюбивой падчерице, стойко переносящей удары судьбы и мечтающей о простом незамысловатом счастье, правда в масштабах отдельно взятого королевства. Нет, «Золушка» Аскенчука - это лента, в первую очередь, о любви. О том большом чувстве, которое переживает хотя бы раз в жизни каждый из нас. Кому-то удается его сохранить и тогда откуда-то из пустоты будней, неожиданно рождается теплая волна нежной привязанности, выдергивающая из памяти родные лица. Кто-то оставит его глубоко в душе, чтобы обращаться в наиболее трудные минуты своей жизни. И, так сложились звезды, что рисунок и музыка смогли породить столь трепетный образ. Образ, который впитал в себя свое время и как-то по-тихому перерос его.