На излёте XX века режиссёры разных стран продолжали соревноваться в создании всё более трансгрессивных и экстремально-жестоких хорроров. Но Япония была недосягаема.
СПЛОШНАЯ КРОВЬ (SPLATTER: NAKED BLOOD / NEKEDDO BURADDO: MEGYAKU)
1996, Япония, 76 мин.
Жанр: ужасы, сплаттер
Режиссёр: Хисаясу Сато
В ролях: Миса Аика, Юмико Хаяси, Садао Абэ, Масуми Накао
«У меня складывается такое впечатление, что в японском
обществе молодёжи для того, чтобы существовать – нужно
причинять себе вред. Это действительно поиск настоящей боли.
Я верю, что есть такие люди, которые, пытаясь выразить
свои чувства, могут сделать это только через насилие».
Хисаясу Сато
Если задать вопрос – где снимались самые безумные и шокирующие из жестоких фильмов, то абсолютное большинство зрителей наверняка ткнёт пальцем в одну из стран Азии. Азиатский видеорынок того времени действительно пестрел потрясающе-кровавыми лентами. Сплав секса и насилия здесь был превращён в отдельный вид искусства, который формировался в таких скандальных франшизах 80-х и 90-х как «Подопытная свинка», «Потроха девственницы», «Всю ночь напролёт» и «Красная комната». То, что в Японии смотрели как привычный ужастик с элементами эротики, в США порой путали с настоящим снаффом. Параллельно продолжала развиваться индустрия т.н. «розового кино» (pinku eiga), дешёвое производство которого было поставлено на конвейер. Многие японские студии, включая старейшую из них – Никкацу, привлекали молодых режиссёров творческой свободой в реализации их проектов, пусть и с минимальными бюджетами. Главное – выполняйте план в срок и вставляйте необходимое количество секс-сцен (как правило, по 1-2 штуке каждые 10-15 минут). Но ближе к 90-м границы этого самобытного жанра становились все более размытыми, юные таланты запросто видоизменяли заданный шаблон, часто снимая нечто совершенно диковинное.
Вероятно, одним из самых оригинальных и ярких режиссёров последней волны розового кино был Хисаясу Сато. Тот самый Хисаясу Сато – один из «четырёх дьяволов» японских пинку, подаривший нам ленты с такими незабываемыми названиями как «Пытка Лолиты вибратором» и «Палата извращений: Садо-мазо клиника», которые стали нетленной классикой в среде почитателей азиатского софткор-порно и японского кино-андеграунда. Сато заслуженно получил славу утончённого перверта и провокатора, который снимал первые коммерческие фильмы Никкацу о геях, активно использовал сюжеты о зоофилии, БДСМ, и вызвал серьёзный резонанс, пригласив на одну из ролей настоящего каннибала. Но его кино – это всегда в первую очередь авантюрный эксперимент над нарративом и формой. Сато никогда не увлекается гротескным членовредительством больше, чем это необходимо для конкретного сюжета. Секс и насилие здесь порой не менее грязные и отталкивающие, чем в самых скандальных образцах V-Cinema 80-х и 90-х, но пожалуй только Сато удаётся органично вплести их в собственный концептуальный стиль.
«Сплошная кровь» стала ремейком менее известной пинку-ленты Сато – «Наслаждение убивать» (Boko honban, 1987), которую можно считать черновым наброском для будущего фильма 90-х. Однако «Сплошная кровь» снята уже без какой-либо ориентации на жанр пинку или роман-порно. Эротические сцены здесь сведены к минимуму, а ключевые шоу-стопперы нацелены на заявленный в названии сплаттер. Но какой бы жанровый ярлык не приписывали фильму – это на 100% авторская работа, по существу, содержащая в себе все темы, характерные для его режиссёрского стиля, который наиболее ярко раскрылся именно в это десятилетие.
Сюжеты, которые использует Сато могут показаться прямолинейными, не отходящими от трехактовой структуры стандартного хоррора. Интересным их делает креативная компоновка этих стандартов и особый, почти клинический подход режиссёра. «Сплошная кровь» начинается как история о семнадцатилетнем мальчике по имени Эйджи, который стремится пойти по стопам папы – учёного врача, исчезнувшего при странных обстоятельствах, когда его сын ещё был ребенком. Юный гений хочет быть достойным отца и совершить открытие, которое перевернёт медицину и изменит мир к лучшему. И ему действительно удаётся создать сыворотку, названную «MySon», способную превращать боль в удовольствие, а грусть в радость. Первыми подопытными становятся три ничего не подозревающие девушки, которые участвуют в безобидном медицинском эксперименте, который проводит мать Эйджи. Коварный вундеркинд подмешивает свой препарат в пробирки ничего неподозревающих испытуемых. Воздействие лекарства Эйджи документирует в вуайеристкой манере на видеокамеру (или скорее в партизанской – по методу самого Сато), в отличие от прототипного фильма 80-х, где герой всего лишь подглядывал через бинокль.
Эффект чудо-сыворотки окажется непосредственно связанным с образом жизни девушек. Одна из них убеждена, что еда – это главный источник удовольствия и даже более того, что «человек рожден, чтобы есть». Другая скорее помрёт от голода, чем растолстеет от обжорства, ведь девиз её жизни – стройное тело, стильная одежда и привлекательная внешность.
Самый сочный эпизод начинается с милой песенки во время готовки, в которой перечисляются аппетитные японские кушанья: сукияки, суси, шабу-шабу, темпуру.
Но главное блюдо было выбрано героиней в тот момент, когда она случайно порезала палец об острое лезвие ножа. Кровь оказалась такой вкусной и так разыграла аппетит, что кулинарка решила приготовить собственную руку во фритюре, прожарив её в натуральном виде до хрустящей корочки. Когда с закусками покончено - настало время подавать главные деликатесы в виде сырых сосков, и свеженарезанной вагины. Но, как известно, каждый приличный торт необходимо увенчать финальной вишенкой. Поэтому десертом стало глазное яблоко, с любовью и по-бунюэлевски выковырянное вилкой прямо из глазницы. Благодаря этому блестящему эпизоду фильм до сих пор стабильно включают во всевозможные списки самых «жестоких», «кровавых» и «шокирующих» лент.
Другая девушка станет жертвой своего чрезмерного нарциссизма. Начав с прокалывания ушей швейными иглами и заканчивая продеванием золотых цепочек под кожу, тело модницы методично превращается в кровавое решето, увешенное различными украшениями и аксессуарами.
Третья участница эксперимента – Миками – не так проста как её подружки. В подростковом возрасте, в период первых менструаций, девушка пережила шок, результатом чего стала хроническая бессонница и аномально-повышенная чувствительность её восприятия. Вместо сна, каждую ночь Миками подключается к своему домашнему кактусу с помощью специального устройства, напоминающего очки виртуальной реальности (вы больше никогда не сможете смотреть на кактусы как прежде). Но сыворотка оказала на Миками обратное воздействие – вместо удовольствия от собственной боли, она начала получать наслаждение от страданий других людей.
Не смотря на ощущение перманентного скатывания в сюрреалистический абсурдизм, «Сплошная кровь» – отнюдь не очередная дешевая трэш-эротика. В фильмах Хиаясу Сато психопатология сливается с метафизикой, сексуальное с политическим, физическое тело становится телом социальным. В отличие от пинку-фильмов 60-70-х, жанр конца 80-90-х, обновляемый новым поколением японских режиссёров, как правило, использует тело, вписанное в городские локации, которые становятся почти параноидальным пространством отчуждения и подчинения индивида. Само тело, становящееся частью индустриального ландшафта, начинает восприниматься как нечто обособленное от личности. Здесь раскрывается целый пучок социальных и политических фобий, связанных с приближением нового миллениума, новых возможностей и новых опасностей. Технологии постмодерна помещают как физическое, так и социальное тело в неизведанное и непредсказуемое пространство, способное трансформировать индивида, стереть привычные границы чувственного и телесного. Всё это так же становится центральной частью эстетики фильмов Сато. Прошлое – не важно, настоящее – нестабильно, будущее – неопределённо, – вот три императива нового поколения, которые активно обыгрывает режиссёр.
Сато вновь демонстрирует свой потенциал в качестве киберпанк-автора, а также тематическую близость к главному западному боди-хоррор творцу – Дэвиду Кроненбергу.
Заголовок «Кибер» мог бы стоять в названии фильма на тех же основаниях, что и «Сплаттер». Мрачный сай-фай здесь замиксован с экстремально жестокими сценами (порой снятыми даже графичнее и жёстче, чем у Кронеберга, так что не надейтесь увидеть фильмы Сато по ТВ). Кроме того, множество локаций его фильмов заполняют мерцающие мониторы компьютеров, телеэкраны с гипнотической рябью. В «Сплошной крови», герои постоянно снимают друг друга на камеру, олицетворяя тем самым новый вид частной жизни в современном социуме, который становится всё более транспарентным под вездесущим взглядом объектива. Общение всё чаще происходит через видеоэкран, который становится дополнением глаза, необходимой частью бытового восприятия, в котором реальность должна быть оцифрована, пропущена через пиксельный фильтр. Если изначально технологии создавались для упрощения деятельности человека, то теперь, перейдя грань полезности, они стали объектом зависимости и опасной трансгрессии. Беспрецедентный инновационный рост во всех научных сферах разбередил наши самые смелые фантазии о возможном изменении человеческой природы, и зачастую без учета последствий. Именно компьютеризация и технологический прогресс дали вундеркинду-фетишисту возможность разработать и применить столь мощный препарат, имеющий потенцию опаснейшего оружия.
Сыворотка выпустила на свободу обнажённый инстинкт, довела его до максимальной точки и затем обернула его против своего же носителя. Прежде всего, это бесконтрольная мания потребления, которая превращается либо в автоканнибализм, либо в деструктивный самофетишизм. Отнюдь не новые симптомы для XX века – эти пороки известны ещё с библейских времен. Сато выводит метафоричность своей критики капитализма японского образца на поверхность, оставив двух жертв тотального мазохизма безымянными. То есть сама субъектность, в идеале – изначально присущая человеку, растворяется в нескончаемых потоках желания и вожделения. Но имя есть у третьей героини – Миками – тот самый сорт нового поколения, доходящего до крайности во всех своих особенностях, со всеми прилагающимися девиациями. Она дитя современной городской среды, побочными явлениями которой стали изоляция и отчуждение, в которой для спасительного эскапизма не остаётся ничего иного как запереться в тёмной комнате и предаться видео-медитации, выйдя на телепатический контакт с домашним кактусом (или другой пример – героиня в «Наслаждении убивать», которая сутками напролёт играла в «денди»). Своеобразный прогноз постановщика для «особенного поколения» достаточно очевиден. В конце концов, именно Миками убивает как Эйджи с его матерью, так и добивает своих увлекшихся подруг.
Попутно Сато принимается за экстравагантную деконструкцию устоявшихся жанровых конвенций. Выбор «блюд» в знаменитой кухонной сцене совсем не случаен. Съедаются именно те эрогенные точки тела, которые императивно находятся в фокусе эротических фильмов. Влагалище и грудь – наиболее активно потребляемые символы женственности. Героиня буквально поглощает объективированные органы сексуального наслаждения, и тем самым, фактом их переваривания, возвращает контроль над ними обратно женскому телу. Однако, не смотря на кажущуюся автономность этого акта телесной эмансипации, в нём все равно продолжает присутствовать взгляд Другого (т.е. Эйджи фиксирующий всё на камеру). Но в то же время через поедание глаза переворачивается привычная система отношений между зрителем порнографии и телом в ней. Глаз съедается как инструмент считывания образов и получения визуального удовольствия. Героиня получает телесное, почти оргазмическое наслаждение, в то время как зритель лишается какого-либо позитивного зрительского опыта.
Говорят, однажды режиссёр признался, что хочет «делать фильмы, от которых зрители будут сходить с ума и убивать друг друга». Разумеется, Сато не какой-то мизантроп или извращенец-душегуб (к слову, актёры всегда отзывались о нём как о милом и тактичном человеке). Не фильмы убивают людей, а та среда, в которой они ежедневно варятся, которая незаметно меняет их, подстраивая под себя. Кинематограф Сато акцентируется на способах освобождения, методах борьбы и средствах преодоления зыбучих социальных сред, репрессивных по своей природе. А также на том, как редко человеку удаётся выйти победителем из этого противостояния внутри постиндустриальной урбанистической ловушки, способной превратить его если не в зомбированного консьюмериста, то в шизофреника-экскаписта, обречённого на галлюцинаторное помешательство.
Глеб Сегеда