«Ночь и туман» - самые известный неигровой фильм Алена Рене, даже несмотря на то, что «Оскара» удостоился снятый 7-ю годами ранее «Ван Гог», а на Каннском фестивале картина была спешно удалена из конкурса после ряда протестов. Но вопреки всем наградам и оценкам современников именно эта работа великого режиссера стала подлинным, болезненным и гениальным свидетельство уничтожения человечности.

Название фильма отсылает к гитлеровской директиве, разрешавшей похищения антифашистских деятелей на всей оккупированной Германией территории. Однако в течение всего лишь получасового хронометража эти слова принимают совершенно другой смысл, вырастая в страшный символ эпохи. Ничто иное, как ночь и туман, окутали Европу, утопив в безумии ценность человеческой жизни, заменив ее лженаучными концепциями, экономической целесообразностью, национальными интересами, величиями, амбициями, шизофренией, идолопоклонничеством... Водрузив на свои трибуны демонов смерти и порабощения, фашизм предрек собственную гибель. Ибо без обычных, традиционных, идущих из недр культурной памяти идеалов все другое, что кажется важным, обращается в тлен. Но это вовсе не отвлеченные представления, потому что, забирая чужую жизнь, человек лишается своей. И верхушка Третьего рейха, и управляющие концлагерями, и СС-овцы, сжигавшие сотни тысяч заключенных, были мертвы гораздо раньше взятия Берлина, освобождения всех узников и Нюрнбергского процесса.

Однако картина Рене рассказывает даже не о концлагерях, хотя именно они в центре внимания, и не о творившихся там ужасах. Ее истинная тема – это изменяющийся образ времени. Камерой Гислена Клоке и голосом Мишеля Буке на экране ощутимо воссоздается течение исторической памяти. Невыносимые страдания минувшего, истерзанные человеческие души, охватывающий страх непомерной зверской жесткости буквально просачиваются сквозь монтажные склейки в наше время. Чтобы остаться в нем неизлечимой раной в виде зловещих концлагерных руин и прогнившей колючей проволоки.

Фильм совершенно неподвластен какой-либо критики или анализу, потому что за недолгие минуты он обезоруживает любые теории и парадигмы, жестко врезается в самое нутро, обессмысливает все слова, оставляя лишь немые спазмы и невыразимую тяжесть на дне сознания. Но Рене не только оглушает зрителя документальной правдой, не только бросает его, благополучного и уверенного, в смрад изуродованного мира лагерей смерти, - но дает ощущение непрерывности жизни. Он не фиксирует прошлое, не помещает его в архивы – случившееся по Рене такое же настоящее и близкое, как и 10, и 30, и 50 лет назад. Да, оно поблекло на фотографиях, заросло бурьяном, рассыпалось от времени, но никогда кошмары минувшего не выветрятся из нашей памяти. Раз за разом фашизм будет проявлять то там, то здесь, а вслед за лозунгами в воображении вновь будут вставать горы костлявых трупов, тонны обритых женских волос, газовые камеры… И все потому что, причина, изначальное зерно всякой античеловечности существуют в самой природе людей. Это, наверно, как говорил Чаплин: «В каждом человеке есть свое величие, но толпа — это жесткий монстр, который сам не знает, чего он хочет» («Огни рампы»).

Картина разрушает наивное представление: якобы все узники концентрационных лагерей были настолько несчастны, что помогали друг другу и заботились о ближнем своем (см. «Жизнь прекрасна» Р. Бениньи). На самом деле в Освенциме и ему подобных складывались модели первобытного стада, в котором сильные убивали слабых, а почти каждый старался любой ценой урвать свой кусок и затоптать упавшего, лишь бы прожить еще один день. Немалая доля всех смертей в лагерях на совести самих заключенных – нацисты лишь создали условия. Условия, в которых человек обращается зверем.

P.S. После того, как фильм отобрали на Каннский кинофестиваль, общественность была возмущена эпизодом, в котором на смотровой башне лагеря стоит французский офицер и с любопытством наблюдает за проходящей толпой заключенных. Ну что же – лицемерие и желание замолчать неприятные эпизоды собственной истории – это вечные пороки «цивилизованной общественности».