Так исторически сложилось, что в англоговорящих странах праздник Рождества Христова имеет для граждан куда как большее значение, нежели Новый Год. А потому, совсем не удивительно то, что количество рождественских фильмов уверенно стремится к бесконечности. Причем эмоциональный диапазон данных картин настолько широк, что кажется, содержит все цвета радуги, включая инфракрасный и ультрафиолетовый. Однако даже в этом перечне существуют ленты, которые выглядят просто дико. Нет, нет, в них все также присутствует рождественское чудо, другое дело, что это самое чудо имеет мало общего с тем жизнерадостным волшебством, к которому нас так долго приучали. Именно к таким творениям относится «Рождество торчка» - пластилиновая экранизация рассказа Уильяма Берроуза, снятая Френсисом Фордом Копполой.

Уильям Берроуз, без сомнения, фигура культовая в нонконформистской литературе. Он тот, кто, наплевав на все мыслимые нормы приличия и морали, обнажил на публике душу. Разумеется, попытки душевного эксгибиционизма можно было наблюдать и раньше. Но никогда до Берроуза субъектом исповеди не становился погрязший в саморазрушении наркоман. Стоит ли говорить, что подобные откровения сделали автора живым знаменем всех возможных протестующих движений от музыки до литературы. В своих книгах Берроуз описывал ощущения джанки в поисках очередной дозы, одиночество, непонимание, тех, кто остался в далеком и якобы солнечном мире, в котором нет ничего, кроме серых домов и не менее серых будней. Это не крик отчаяние, это хриплый шепот обвинителя и обличителя человеческих пороков, толкающих очередную душу в объятия джанка. Скажите, в таких декорациях разве есть место празднику, особенно такому приторному, как католическое рождество?

Однако мир это не просто набор субъективных ощущений, оставленных нам кем-то по наследству. И если одному торчку совсем не до рождества, это еще не значит, что все вокруг также забыли о празднике. Именно этот эпизод и разыгрывается перед нами в короткометражке Копполы. Джанки, в поисках хоть какой-либо мелочи, обреченно шатается по пустынному городу. Данная тема является практически ключевой в творчестве Берроуза. Жизнь от дозы до дозы, с мучительным поиском средств для очередного укола. Здесь и попытка прикарманить то, что плохо лежит, и развод несговорчивого доктора. В общем, типичное существование на грани смерти. Затяжная ломка, за которой небытие. Вот только размеренный уклад, за несколько месяцев превратившийся в своеобразный ритуал, выстроенный на рефлексах и осколках памяти, бесцеремонно нарушен бесполезным для нашего героя праздником. Нет лохов, с которых можно было бы снять пальто или исхитриться выудить бумажник, нет продавцов, способных хоть ненадолго притупить ту боль, которая давно разъедает уничтоженный героином организм и требует, требует, требует.


Пластилин - вещь довольно податливая и целиком подвластная аниматору. Потому ругать материал за искажение облика персонажа бессмысленно. Наоборот, пластилин как ничто другое тонко передает настроение героя. Это не оболочка, а вылепленная душа, или скорее остатки сознания, потому что само понятие «души» крайне тяжело подходит джанки. И это несчастное создание, бесконечно обливающееся потом, ослепленное ярким и ненужным светом, еще цепляется за чудом уцелевший рассудок, для того, чтобы еще на несколько мгновений продлить агонию, которая еще не смерть, но уже и не жизнь. Пластилин словно губка впитывает в себя все чудовищные метаморфозы сознания и восприятия окружающего мира. Если бы кто-то решил вылепить из него одиночество, то у него наверняка получилось бы «Рождество торчка».

А фоном тем временем играет жизнерадостная праздничная песенка. Кажется, все возможные рождественские гимны решили за шестнадцать минут переплестись между собой, чтоб создать единую волшебную атмосферу праздника. Только для измученного героя, это всего лишь раздражающий шум, жуткая какофония непотребства и неуместности. Если бы была такая возможность, он бы новым Ван Гогом оторвал себе уши, лишь бы не слышать этих раздражающих звуков, вместе с ярким светом выкручивающие все ощущения на максимум. И, словно холодный душ, который не бодрит и не освежает, а наоборот шоковой волной вводит в какое-то унылое состояние транса, над всей этой симфонией возвышается сухой и в чем-то саркастичный голос самого Берроуза, начитывающего авторский текст. Текст, который заглатываешь с какой-то жадностью, не зная к чему приведет торчка его рождественская прогулка.

А приведет она его к чуду, не зря же Рождество считается волшебным праздником. Потерявшийся и отчаявшийся наркоман сохраняет самое важное, что есть в этой жизни – частичку человечности. Той человечности, которую нельзя вытравить даже самой острой жаждой наркотика. Пройдя тяжелое испытания, наступив на свою физиологию, предав свое тело, торчок обретает самый невероятный рождественский подарок. Без сомнения он его заслужил. И пусть этот странный хэппи-энд так неуместен в нашей будничной жизни, это уже не так существенно. Ведь в праздник могут происходить самые фантастические чудеса. И совсем не нужно искать им рациональное объяснение. Для того оно и чудо.