ПЛОТЬ + КРОВЬ (FLESH+BLOOD)
1985, США-Нидерланды-Испания, 126 мин.
Жанр: историческая драма, мелодрама, приключения
Режиссёр: Пол Верховен
В ролях: Рутгер Хауэр, Дженнифер Джейсон Ли, Том Берлинсон, Джек Томпсон

Если представить себе ремейк «Алисы в стране чудес», залитый кровью и грязью, с постапокалиптическими пустошами и руинами, населёнными зазеркальными босховскими персонажами, то можно получить некоторое представление о «Плоти и крови». Когда Пол Верховен сказал о себе, что выжигает идеализм реализмом, он, скорее всего, немного лукавил или просто дурачился. К тому моменту, когда винный бочонок с выбитым дном, став гробиком для мертворождённого младенца, опустился на дно грязной лужи, автор уже давно забил на какой-либо «реализм» (если, впрочем, вообще за него принимался) и погрузил мир фильма в подобие ирреального чистилища. Это очень старый сюжет, и тяготеет он вовсе не к «реальности», а скорее к сказке, поведанной в старое время, когда деревья были ещё маленькими, а люди уже большими и умещали в своих больших сердцах много всего, и от любви и ненависти было очень жарко, и все истории заканчивались не всегда счастливо.

Это альтернативный мир, похожий на наш собственный, только искривленный странным образом в системе зеркал. Байка, рассказанная на ночь пропитым, беззубым бардом, отправляющимся с утра на виселицу. У него заплетается язык, подводит память, факты подменяются гротескными и извращёнными фантазиями, но ты слушаешь и слушаешь… Перед глазами оживают полотна Босха или Брейгеля, через края перетекают аллюзии. Всё кажется зыбким, ненастоящим и сказочным – кошмарным сном Алисы, только Алисы демонической, с раскосыми, порочными глазами, которая сама только и стремится, чтобы впасть в какое-нибудь искушение. Её ломают бесы, а она только хитро улыбается, пытаясь вписать своё «Я» то ли в идеальную чистую любовь, то ли в идеальную грязную оргию. Иногда она теряет контроль, готова низвергнуться в совершеннейшую грязь, плясать с кем угодно, пить с кем угодно, спать с кем угодно… Люди ведь разлагаются слишком быстро, а так хочется ещё успеть пожить…

Инфернальный данс-макабр. Пир во время чумы… Там корни мандрагоры растут из-под трупов. Там лики святых проступают в месиве грязи среди трупов. Там добро не только с кулаками, но и с мечом, и традиционными для Добра ценностями – порежь врагов в капусту, возьми свое и живи, сколько сможешь, а зрители поаплодируют. Там на деревьях висят трупы, в зловонных ямах лежат трупы и за столами сидят трупы – настоящие иль будущие. Под тягучую музыку, всплески крови и старого доброго ультранасилия в кадр вплывают заплывшие рожи и похожие на химер девы с каменными сердцами и лицами, и ангелоподобные юноши, смотрящие не по-доброму. Герои сложные, но архетипические и герметично замкнутые на себе… И то ли нимбы над головами, то ли петли висельников. Смотреть это кино всё равно, что присутствовать на чёрной мессе. Говоришь себе, что такое нельзя смотреть – закрывай глаза, беги в леса и рой нору, но что-то завораживает и удерживает тебя на месте. Сюжетные подножки, смены масок и перемены ролей каждые пять минут. Вспыхивают адские всполохи пламени, жизнь впитывается тенями, красивыми и жуткими сценами в стены замка. Эти тени столетиями причудливо падали и застывали гигантскими змеями, а теперь, от преломления света, кажется, они оживают перед тобой, стекают по потолку, мельтешат занавесками на ветру, щекочут мурашками и нагоняют суеверный ужас.

Тут конечно можно говорить о том, что это связанная, с конкретным временем/местом история о том, как сменялись две формации, два типа сознания – старое Средневековое и приходящее ему на смену – более новое Возрожденческое. Или наоборот вечный сюжет о конфликте между духовным и плотским, между любовью и сексуальностью. Но, честно говоря, заниматься анализом «Плоти + крови» – всё равно, что потрошить красивую заводную куклу, чтобы понять, как она устроена, то есть не хочется совершенно, дабы не разрушать магию. Главное, что механизм работает, шестерёнки щёлкают как надо, вызывают нужную реакцию, а фильм, несмотря на трупы, на кровь, на ощущаемую, кажется, с другой стороны экрана, вонь – это просто какой-то аттракцион, балаган, где позволено всё, а элементы фарса и маскарада миксуются с, казалось бы, непозволительными натурализмом и насилием. Такое кино проще по-детски восторженно любить в терминах «уау» и «ах», чем разделывать тушу на составляющие и, стуча указкой по доске, объяснять, почему эта говядина может пастись на ваших лужайках. Девочки тут красивые, мальчики смелые.… И дико, и страшно, и увлекательно, и обаятельно и трагично.… И навечно впечатавшиеся в стены узоры завораживающи, колодцы глубоки, коридоры в замке длиннющи, и хочется повторно гулять по ним, смакуя каждый момент этой жуткой готической сказки времен, когда Дженнифер Джейсон Ли была совсем юной, Рутгера Хауэра не коснулась волна последующего трэша, а Верховен рассказывал истории так, что сердце замирало. Он тут весь – с прекрасным чувством юмора, полным отсутствием рефлексии и таким куражом и витальной силой своих же собственных героев, что кажется, окажись он на посиделках в том самом замке – его бы приняли за своего.

Самое главное тут не идея, не мораль, а интонация рассказчика, его степень увлечённости, его полёт, точность авторских ремарок и талант комментатора, благодаря которым история превращается в боксёрский поединок. В нескольких раундах. До нокаута. Между двумя Аньес. Между двумя любящими её мужчинами. Между «нашими и чужими». И никакой морали. Ну, разве что, кроме самой обычной и правильной для такого рода историй. Что с волками жить – по-волчьи выть. И чтобы победить на нецивилизованной территории, тебе придётся избавиться от своей цивилизованной оболочки «сверх-я» и стать таким же зверем, только с лицензией-индульгенцией на убийство. Герои лент не рефлексируют, не размышляют об онтологических проблемах, не копошатся в собственных мыслях, не останавливаются надолго погрустить, а, пульсируя, движутся в бешеном потоке. Кромсать на шматы, месить всех яростно, менять стороны и тактики, применять звериную жестокость и чисто человеческую хитрость, максимально эффективно включиться в пищевую цепочку «хищники-жертвы». И бинго – зритель испытывает выбросы эндорфина/адреналина в кровь в виде удовольствия от того, что положительных персонажей уже не отличить от висельников и убийц, а побеждает, возможно, не самый сильный, но тот, кто может максимально эффективно ответить ударом на удар. И полная потеря себя. И съезжание по наклонной, погружение во что-то липкое. И бесшумно проникающий поток нечеловеческой силы во всех участников чёрной мессы. Пробуждающая сила утра, и становится чуть легче и светлей… Мартин уходит в густой дым и всполохи пламени, навсегда связанный с образом Аньес – оборотня с самым загадочным на свете лицом во вселенной, затопленной чумой и горами трупов, а герои и зрители, получают возможность отпустить себя из душного лабиринта на волю.